Приключения Эмиля из Леннеберги
Шрифт:
— Гляди-ка, а наш Свинушок, по-моему, поправляется.
"Свинушок" сказала Лина, и имя это навсегда закрепилось за поросеночком.
— Да, в самом деле он поправляется, — сказал папа Эмиля. — Молодец, Эмиль!
День-деньской Свинушок ходил за Эмилем по пятам, как собачка, и сердце Эмиля таяло.
— Он думает, ты его мама, — сказала сестренка Ида. Может быть, Свинушок и в самом деле так думал, потому что стоило ему завидеть Эмиля, он кидался к нему как ошалелый, пронзительно, радостно хрюкая, и не отходил от Эмиля ни на шаг. Но больше всего он любил, чтобы ему чесали спину, а Эмиль всегда готов был этим заняться.
"Никто лучше меня не умеет чесать свиней", — говорил он. Он садился
Дни шли. Лето подходило к концу, вишни зрели над головой Свинушка, пока он стоял под деревом и наслаждался чесанием. Эмиль срывал время от времени горсть вишен и угощал Свинушка, который очень любил вишни, и Эмиль тоже. И он все больше понимал, как прекрасна может быть поросячья жизнь, если поросенку посчастливится встретить такого вот Эмиля.
Эмиль тоже очень привязался к поросенку. С каждым днем он любил его все больше и больше. И как-то раз, когда он сидел на качелях и, не жалея сил, чесал Свинушка, он вдруг понял, КАК сильно он его любит, а потом стал думать, кого он вообще любит.
"Прежде всего Альфреда, — решил он. — А потом Лукаса, и сестренку Иду, и Свинушка… Ой, да я забыл про маму… Конечно, прежде всего маму — это понятно… Но если ее не считать, то Альфреда, Лукаса, сестренку Иду и Свинушка. — Но тут он насупил брови и задумался: — Да, ведь есть еще папа и Лина. Папу я иногда люблю, а иногда не очень. А вот про Лину я просто не знаю, люблю я ее или нет…"
Все это время Эмиль продолжал каждый день проказничать и каждый день отсиживать за это в сарае, что подтверждают записи его мамы в синих тетрадях. Но так как была горячая пора, самый разгар жатвы, маме было все время некогда, и потому она записывала только "Эмиль опять сидел в сарае", не объясняя, за что.
А Эмиль стал брать с собой в сарай Свинушка — в его приятном обществе легче было коротать время, потому что ведь невозможно целые дни напролет резать из дерева человечков. От нечего делать Эмиль стал обучать Свинушка всевозможным штукам — никто во всей Леннеберге даже и не предполагал, что смоландского поросенка можно обучить таким вещам. Учил его Эмиль тайно, а Свинушок оказался очень способным и охотно делал все, что ему велели, тем более что всякий раз, когда он выучивал что-нибудь новое, он получал от Эмиля в награду какое-нибудь лакомство. Ты, конечно, не забыл, что в сарае у Эмиля всегда был запас сухарей, пряников, сушеных вишен и разных других вкусных вещей. Он хранил их в ящике за верстаком — ведь он мог очутиться в сарае в любую минуту и просидеть там очень долго. Не страдать же ему еще и от голода!
"Если у тебя есть голова на плечах и мешок сушеных вишен, то поросенка можно научить чему угодно", — объяснял Эмиль Альфреду и Иде вечером в понедельник, когда он впервые продемонстрировал скрытые таланты своего воспитанника.
Все они сидели в беседке. Здесь-то Эмиль со Свинушком и пережили свой первый триумф. Альфред и сестренка Ида только глазами хлопали от удивления, глядя на то, что проделывал Свинушок. Он умел сидеть смирно, словно собака, когда Эмиль командовал: "Сидеть!", и лежать неподвижно, когда Эмиль говорил "Лежать!", и подавать копытце, и кланяться, когда ему давали горсть сушеных вишен.
Сестренка Ида от восторга даже захлопала в ладоши.
— А что еще он умеет? — спросила она.
Тогда Эмиль крикнул: "Галоп!", и поросенок тут же пустился скакать вокруг беседки, а потом Эмиль произнес "Гоп!", и он подпрыгнул на месте. А потом снова пустился вприпрыжку, явно очень собой довольный.
— Ой, Свинушок, какая ты прелесть! — воскликнула сестренка Ида. И в самом деле, нельзя без смеха глядеть,
— Прямо чудеса какие-то! — восхищался Альфред. Эмиль был горд и счастлив — второго такого поросенка не сыщешь во всей Леннеберге и даже во всем Смоланде, это уж точно.
Вскоре Эмиль научил Свинушка прыгать через веревочку. Ты когда-нибудь видел, чтобы поросенок прыгал через веревку? Наверняка нет, и папа Эмиля тоже не видел. Но вот он шел как-то мимо хлева и увидел, что Эмиль и Ида крутят старую бычью вожжу, а через нее прыгает Свинушок так ловко, что только копытца мелькают.
— Он это очень любит! — заверила папу сестренка Ида. — Смотри, как ему весело!
Но папа почему-то вовсе не восхитился Свинушком.
— Поросенку незачем веселиться, — заявил он. — Его дело — стать хорошим окороком к Рождеству. А если он будет вот так прыгать, то станет тощим, как гончая собака. Я этого не допущу.
У Эмиля сердце упало. Свинушок должен превратиться к Рождеству в окорок! О такой возможности он еще ни разу не думал. Но теперь задумался… Боюсь, этот день был не из тех, когда Эмиль так уж горячо любил своего папу.
Итак, вторник, 10 августа, был не из тех дней, когда Эмиль так уж горячо любил своего папу. В это теплое, солнечное утро Свинушок радостно прыгал за хлевом через веревочку, а папа сказал, что он должен стать окороком к Рождеству. Но папа тут же ушел, потому что в этот день в Катхульте жали, и папа работал в поле с утра до ночи.
— Ну вот что, Свинушок, — сказал Эмиль, как только его папа скрылся из виду, — ты будешь тощим, как гончая собака, не то ты погибнешь!
Только это может тебя спасти…
С той минуты Эмиль утратил покой. Он слонялся все утро, не в силах ни за что взяться, и так волновался за Свинушка, что у него пропала всякая охота проказничать. Ничего особенного он за эти дни не натворил, вот только посадил сестренку Иду в поилку для скота: Ида была кораблем, а поилка — морем. А потом он стал качать воду в эту поилку — получилось, что корабль попал в шторм, и Ида во всей одежде несколько раз окунулась с головой — ей это очень понравилось. Еще Эмиль стрелял из рогатки в миску с ревеневым киселем, который мама поставила студить на окно кладовой. Он вовсе не собирался разбивать миску, а просто хотел проверить, попадет ли в намеченную цель, но миска почему-то разлетелась вдребезги. И тут Эмиль не мог не порадоваться, что его папа на весь день ушел в поле. Мама, правда, тоже послала его в сарай, но ненадолго. И не только потому, что жалела его, но и потому, что надо было отнести завтрак жнецам. Так было заведено во всей Леннеберге, да и во всем Смоланде, — во время уборки дети всегда приносили корзинки с едой и кофе прямо в поле.
Как вестники радости шагали смоландские мальчишки с корзинками по пастбищам и лугам, по узким тропинкам, которые, долго петляя, приводили в конце концов к жалкому лоскутку пахотной земли, да и то так заваленному валунами, что хоть плачь. Но смоландские мальчишки и девчонки, конечно, не плакали из-за валунов, а, наоборот, радовались, что их так много, потому что между камнями росла земляника, а землянику все они очень любили.
Так вот, Эмиля и сестренку Иду тоже послали с такой вот корзиной в поле, отнести еду папе и его помощникам. Они вовремя вышли из дому и бодрым шагом пустились в путь, чтобы поспеть к обеду. Но так уж был устроен Эмиль, что не умел он идти по дороге, обязательно сворачивал в сторону, если было на что поглядеть, а сестренка Ида не отставала от брата ни на шаг. Эмиль сделал небольшой крюк, чтобы зайти на болотце, где всегда было полным-полно лягушек. И он тут же поймал лягушку. Ему захотелось изучить ее получше, и он решил, что лягушке полезно переменить обстановку, нечего ей весь день сидеть в болоте. Поэтому он сунул ее в корзинку с едой и прикрыл крышкой, чтобы она не удрала.