Приключения Мишки Босякова, кучера второй пожарной части
Шрифт:
— Мы отказываемся?— удивился Прохор и щелкнул крышкой портсигара. — Чудак! Жалеть будем... Унтер, можешь идти!.. А теперь, Мишель, признаемся, почему бунтуем, почему не желаем возвращаться в родные Палестины? — продолжал Прохор, закуривая папироску.
— Чё смеяться-то!— вызывающе ответил Мишка. — Не хочу я обратно в извозчики... и все.
Мишка и не подозревал, почему вдруг Прохор вновь собрался приглашать его в извозное дело. А ларчик открывался просто. Совсем недавно нескольких кучеров из заведения Александра Гавриловича мобилизовали в армию. Конечно, стоило Прохору поговорить с кем-нибудь из начальников, и кучеров бы, наверное, не тронули. Однако сам подпоручик, хотя и считалось, что в комендатуре он сидит прочно, все-таки в глубине души трусил: как бы не угодить на фронт. Прохор прекрасно понимал, что офицер он неполноценный, за душой имеет лишь школу прапорщиков военного времени, да и происхождение у него не ахти какое. А не ахти каких командование и посылало обычно на передовые позиции, оставляя в тыловых учреждениях и в штабах кадровиков. И Прохор всячески старался услужить начальству: никогда не отказывался дать взаймы крупную сумму, заранее зная, что больших денег ему не видать, как своих ушей; часто устраивал дома попойки, катания на лошадях. В какой-то мере он был даже немного рад, что из извозного дела «Побирский и сын» кто-то отправился защищать Родину. При случае об этом можно будет упомянуть: знай, мол, наших!
Но экипажи недавних кучеров, а ныне солдат армии Уральского правительства стояли под навесом во дворе Александра Гавриловича пустые и дохода не приносили. А деньги Прохору требовались ежедневно. Найти же новых извозчиков оказалось делом довольно сложным: свободых людей, умеющих по-настоящему обращаться с лошадьми, в городе не было. Поэтому, увидев сегодня Мишку, Прохор без особых колебаний решил забрать его из пожарной части. Подпоручик считал, что никаких препятствий к этому не встретит, ведь Мишеля всегда можно будет назвать воспитанником Александра Гавриловича...
— Прохор Александрович, – наконец решился Мишка, — меня господин брандмейстер не отпустит.
Услышав такое заявление, Прохор, не говоря ни слова, снял телефонную трубку:
— Барышня, прошу вторую пожарную часть... Благодарю! Мне брандмейстера... Что?.. Кто у телефона?.. Дежурный?.. Передай: звонил подпоручик Побирский из комендатуры... Да, да... Так вот доложи брандмейстеру, что некий Босяков остается в моем личном распоряжении...
У Мишки все поплыло перед глазами...
...Идя по улицам родного города, ставшего вдруг таким чужим, и, зажимая в кулаке «эстафету», в которой было написано: «Дорогой папаша! Прошу не удивляться и без особых вопросов накормить Мишеля. Вскоре буду сам. Ваш сын, подпоручик Побирский», парень думал: «Попался, как ворона в суп... А если я сейчас сбегу? Но где схорониться? Хоть бы Александр Гаврилович, встретив меня, осерчал, надавал оплеух и выгнал...» Однако владелец извозного дела, увидев Мишку, почему-то не рассердился, а молча распечатал послание и, нахмурившись произнес:
— Чего это Прохор фантазирует?
Потом Мишка, умытый и причесанный, сидел за кухонным столом рядом с кухаркой Катериной и, уплетая за обе щеки лапшу с требухой, ругал себя за то, что смиренно выстоял перед Александром Гавриловичем и выслушал все его рассуждения. А Катерина, подливая в Мишкину тарелку добавку, каждый раз удивленно восклицала:
— И неужто ты, Михаил, тушил пожары?
Наконец, облизав ложку, Мишка с достоинством громко объявил:
— Благодарствую, тетка Катерина! Лапшица у тебя отменная...
— Кушай еще, Михаил, — расцвела довольная кухарка. — В горшке не полтарелки, чай, осталось... Так снова, что ли, к Ляксандре Гаврилычу робить?
— Кто его, тетка Катерина, знает, — неопределенно ответил Мишка, а сам подумал: «Пожалуй, пора удочки сматывать...»
Однако «сматывать удочки» не пришлось: в кухню вошел Прохор.
— Ага! Вот мы и закусили,— весело сказал он. — Уверен, что на сытое брюхо разговор у нас получится интереснее... Прошу, Мишель!
Александр Гаврилович с газетой в руках ждал Мишку и Прохора в горнице.
— Чего не печатают в этих газетах, голова кругом идет, — со вздохом заявил он. — И откуда что берется...
— Ладно, дорогой папаша, ближе к делу!— оборвал отца Прохор и повернулся к Мишке. — Кобыла Тонька отныне в твоем ведении, Мишель... Все! Выполняй приказ!
— Так у меня, Прохор Александрович, — несмело прошептал Мишка, оглушенный словами подпоручика, — хорошая должность в пожарной части имеется. Я же не безработный...
— Должности там у тебя больше нет, — отрезал Прохор и повернулся к Александру Гавриловичу. — Папаша, где его кучерская униформа? Но, гляди, Мишель, без баловства...
XIV. ТОВАРИЩ КОРЫТКО ОДОБРИТ НАШ СГОВОР
Утром Мишка, по холодной погоде облачившись в кафтан на вате, запряг в экипаж караковую кобылу Тоньку и, получив благословение и напутствие от Александра Гавриловича, выехал за ворота. Парню хотелось спать: поздней ночью ему пришлось развозить по домам захмелевших гостей...
Плюнув на напутствия хозяина, Мишка решил прежде всего отправиться на вторую пожарную часть и посоветоваться с дядей Колей и Геннадием Сидоровичем, как быть дальше. Тянуть вновь лямку в заведении «Побирский и сын» он не хотел. Правда, извозчики встретили своего бывшего напарника радостно, а один из них даже признался, что без Евлампиевича на конюшне было скучновато. Но теперь Мишку все это волновало мало, он уже по-настоящему свыкся с жизнью в пожарной команде и никакой другой не представлял себе.
Свернув с Госпитального переулка, Мишка около старообрядческой часовни неожиданно увидел Леву Похлебаева с маленьким железным сундучком, с которым железнодорожники обычно отправлялись в дальние рейсы и который почему-то все звали «шарманкой».
— Господин паровозный машинист, ваше степенство! — заорал обрадованный Мишка. — Дозвольте с ветерком!
Лева вздрогнул, а Мишка, подкатив к обледенелому тротуару, продолжал, но уже серьезно:
— Сам бог тебя сюда послал...
— Довезешь до товарной станции? — тихо спросил Лева и, оглянувшись по сторонам, быстро залез в экипаж. — Трогай!
Когда Мишка стеганул Тоньку вожжами и кобылка потащилась по булыжной мостовой, покрытой талым снегом, Лева, устраивая в ногах сундучок, сказал:
— В чем дело, Мишук? Рассказывай... Почему у тебя извозчий экипаж? Что за чехарда?
— Все расскажу, — ответил Мишка. — Но сначала о дяденьке Федорыче хочу знать, как он?..
– Думаю, что дяденька Федорыч в безопасности, — произнес железнодорожник. — Можешь мне верить.
— Чё смеяться-то! — воскликнул обрадованный парень. — Конечно, верю! С твоего слова, что с золотого блюда... У меня вот беда великая...
— Рассказывай, дружище, рассказывай!..
И, когда парень подробно выложил все, что произошло с ним со вчерашнего дня, Лева задумался.
— Печально, — сказал он наконец, — что ты опять угодил к старым хозяевам.
— Помоги мне, Лева, — вздохнул Мишка.
— Я тебя, Мишук, понимаю, — ответил Лева. — Только ты не удивляйся тому, что сейчас услышишь...
— Чё смеяться-то! Я ко всему готов...
— Ко всему? Согласен... Но только не к моему предложению... Ты вот мне про офицеров говорил...