Приключения парижанина в Океании (иллюстрации)
Шрифт:
— Как ты думаешь, не пригодятся ли нам эти кокосы? В каждом примерно поллитра сока, а у нас есть и два бочонка, каждый вместимостью литров на двенадцать.
— Бочонки? Где они?
— Они перед тобой. Видишь эти два колена из ствола бамбука, полые внутри? Вот тебе и бочонки, где сок может отлично сохраниться.
— Это утешает. Лучше я четыре дня не буду есть, но это пытка — пробыть двенадцать часов без питья.
Пирога направилась на юго-восток, бодро рассекая волны океана. Дул свежий береговой ветер, и потому было достаточно одного паруса, без весел. Пьер вынул обрывок морской карты и свой маленький
Благодаря ветру жара была вполне сносная, и потому первый день плавания прошел как какая-нибудь прогулка. С наступлением ночи, к большой радости путешественников, на небе взошла луна, и ее света было вполне достаточно, чтобы ориентироваться в море и направлять лодку, куда требовалось.
К сожалению, карта была далеко не полная, и потому представлялась немалая опасность наткнуться на подводную скалу или риф. Опасения эти оказались небезосновательными: через двадцать четыре часа плавания, на следующее утро, на восходе солнца путники услышали какой-то шум, похожий на гул громадного водопада.
Пьер осмотрелся кругом.
— Куда это мы попали? — заметил он. — Все время я направлял пирогу по компасу и карте, ошибки быть не могло, а не далее чем в миле от нас слышен какой-то шум… Между тем ближайший к нам остров Избиения должен находиться по крайней мере милях в сорока пяти. Вероятно, мы подплыли к какому-нибудь неизвестному острову. Нам надо постараться не попасть в буруны, иначе нашу пирогу, как скорлупку, вместе с нами и поминай как звали!
Чтобы течение не прибило лодку к скалам, Пьер и Фрике взяли весла и стали энергично грести, помогая парусу. Борьба с волнами и течением была долгая и упорная. После двух часов невероятных усилий пирога миновала опасные места, и впереди показалась земля, при одном виде которой Пьер испустил восторженное восклицание.
Это был типичный образец кораллового острова, атолла, так хорошо описанного знаменитым натуралистом Дарвином, маленький островок, в форме браслета окружающий внутреннюю лагуну. Словом, это был точно такой же остров, как и Вудларк, с теми же коралловыми рифами вокруг, представлявшими собой как бы защиту острова от волн океана. Растительное царство не отличалось особенным разнообразием. Вечная кокосовая пальма — необходимая принадлежность всякого кораллового острова — высоко поднимала свой изящный ствол, а вокруг нее виднелось несколько других пород тропических деревьев. Но совсем иначе выглядела внешняя сторона, та самая, где прибой волн образовал страшные буруны. Здесь видны были мыльное дерево, рицина, драконовое дерево, мускатное — словом, самая роскошная тропическая растительность. Возникает вопрос: откуда эта растительность могла появиться на пустынном острове, лежащем посреди океана? Как могли попасть сюда эти деревья и растения? Все объясняется очень просто. Морские волны смывают с берегов азиатского материка массу деревьев и растений, которые уносятся морским течением или муссонами к австралийским островам. Более нежные растения, находясь долгое время в соленой воде, погибают, но многие спокойно переносят это плавание, и, когда их выбросит на какой-нибудь из коралловых островов, их семена сохраняют еще достаточно жизни, чтобы приняться на новой почве. Таким образом на одиноких коралловых островах появляется роскошная и разнообразная растительность, способная в первую минуту поставить в тупик любого натуралиста относительно ее происхождения. На самом деле в этом нет ничего удивительного, потому что жизненная сила семян растений необычайна. Недавно в египетских пирамидах найдены были зерна пшеницы, лежавшие там более четырех тысяч лет. И что же? Эта пшеница, будучи посеяна, взошла!
Такова жизненная сила природы.
Царство животных на острове не отличалось особым разнообразием. Несколько видов ящериц, пауки и множество суетливых муравьев. Всюду виднелась масса крабов-пустынников, лениво ползавших по песчаному берегу или гревшихся на солнце. Разнообразные виды морских птиц носились в воздухе: бакланы, фрегаты, морские ласточки и так далее.
В противоположность известковому берегу, покрытому тонким слоем почвы и потому не особенно богатому растительностью, в воде в полном смысле слова кипела жизнь. Не было ни одного углубления между скалами, где не обнаружилось бы множества рыб всевозможных видов, размеров и цветов; ни одного грота, где не нашлось бы великолепных видов зоофитов. Вода была до того прозрачна, что видно было даже каменистое дно моря, и удивленным глазам путников открывалось редкое, невиданное зрелище. Множество водных обитателей с невероятной быстротой плавали туда и сюда, гонялись друг за другом, пожирали слабейших, убегали от сильнейших.
Путешественники едва могли оторвать глаза от чудной картины. Но положение их не позволяло надолго забыться, и они причалили к берегу. Привязав пирогу к дереву, путники занялись практическим решением обычных для всех моряков вопросов — где остановиться? Нет ли воды? С этой целью все отправились в глубь острова, ни на минуту не теряя из виду места, где они оставили лодку. На этот раз счастье улыбнулось им чуть ли не в первый раз со времени отъезда из Макао. Они нашли воду, которая, как в вазах, сохранялась в огромных раковинах около берега. Вода эта осталась здесь после дождя, а густая листва предохраняла ее от испарения.
Находка эта была драгоценна. Оба француза были в восторге и радовались, как могут радоваться только французы, неистощимые в веселье, бесстрашные в опасности. Даже Виктор нарушил свою обычную молчаливость, свойственную всем китайцам.
Пьер, как настоящий сибарит, лениво растянулся на мягком ковре из пальмовых листьев. Время от времени, поджаривая в скорлупе огромного краба, он перебрасывался с Фрике несколькими словами.
— Как ты думаешь, — говорил старый моряк, — земля, на которой мы теперь лежим, совсем не такая, как на материке?
— Без сомнения. Материковая почва состоит из множества чередующихся слоев различных геологических формаций; в недрах земли находятся разные минералы. Здесь нет ничего подобного, и под тонким слоем почвы находятся лишь остатки известковой скорлупы полипов, соединившиеся в единую массу бог знает на какую глубину.
— Признаться, я во всем этом ровно ничего не понимаю, хотя все это слышал еще на корабле.
— Тем не менее это так. Ты можешь легко убедиться в этом, ведь мы в настоящую минуту находимся именно на одном из коралловых островов. А о кораллах ты, вероятно, слыхал?
— Еще бы не знать кораллов! Из них наши мастера делают для модниц всевозможные украшения, которые те носят и в ушах, и на шее, и на руках, и чуть ли не в носу. Но откуда все это берется в воде — вот в чем вопрос!
— Я кое-что читал об этом в книге английского ученого Дарвина…
— Английского? — словно с укоризной заметил Пьер де Галь.
— Ну да. К сожалению, я не смог дочитать эту книгу до конца. Впрочем, я прочел достаточно, чтобы знать, что все эти острова не более чем плоды деятельности бесчисленного множества мельчайших животных, раковины которых, каждая в отдельности, едва видны простым глазом, а громадная масса этих раковин образует целые острова среди моря.
Пьер, казалось, стал что-то вычислять и лишь по временам многозначительно замечал:
— Необычайно! Удивительно!
И снова замолкал.
Действительно жаль, что парижанин, обладавший удивительной памятью, не смог основательно ознакомиться с этим вопросом. Нет сомнения, что при его необычайном таланте рассказчика он прочел бы своим спутникам интереснейшую лекцию о том, как мельчайшие животные строят громадные острова, как из глубины моря постепенно появляются эти коралловые острова с кокосовыми пальмами, зеленеющими кустарниками, прибрежными рифами, барьерами, как нарочно построенными искусным инженером для защиты берегов от прибоя. В самом деле, море пожирает все, разрушает удивительнейшие и грандиознейшие сооружения людей и не может победить простой ограды, появившейся естественным путем! День и ночь безбрежный океан бурлит вокруг маленького кораллового острова, каждую минуту его волны бьются об эти небольшие островки и рифы. Если бы они были сплошь из порфира или гранита, они давно уступили бы океану, были размыты и уничтожены; а они, хотя и образованы веществом гораздо более хрупким, остаются целы и невредимы.