Приключения Перигрина Пикля
Шрифт:
Глава LXXXIII
Покончив с этими приготовлениями, наш герой немедленно отправился в собрание, где шла карточная игра и где можно было встретить завзятых городских сплетников, и, ловко заведя речь о предсказателе, над способностями которого он притворно подсмеивался, возбудил в них нетерпеливое желание проникнуть в тайну; любопытство их разгорелось неудержимо, и он не сомневался в том, что в первый же приемный день все они или кое-кто из них посетят Альбумазара. Покуда Перигрин занимался этим делом, его сообщник появился в другом светском доме, где вскоре имел удовольствие услышать, как некая пожилая леди, отличавшаяся пытливым, умом, упомянула о прорицателе и, обратившись к Кэдуоледеру, спросила с помощью азбуки для немых, известно ли ему что-нибудь о волшебнике, столь нашумевшем в городе. Мизантроп ответил по своему обыкновению угрюмо:
— Судя по вашему вопросу, вы, должно быть, принимаете меня либо за сводника, либо за идиота. Что могу я знать о таком мошеннике, если только не ищу знакомства с ним с целью рассеять свой сплин, видя, как он дурачит людей, выманивая у них деньги? Впрочем, полагаю, что наибольшую прибыль он извлекает, занимаясь сводничеством. Все прорицатели — сводни, и потому-то они и пользуются таким успехом у светских людей. Ручаюсь, что у этого молодца есть немало различных комнат, удобных для произведения потомства; ибо нельзя же предполагать, что те, кто посещает его якобы с целью извлечь пользу из сверхъестественного его дарования, являются и в самом деле такими глупцами и простаками, чтобы верить, будто он действительно может предсказывать будущее.
Согласно его ожиданиям, присутствующие приписали эти слова злобному его нраву, которому нестерпима мысль, что на свете есть кто-то умнее его; а затем ему сообщили тысячу примеров, свидетельствовавших о чудесном предвидении волшебника, причем все примеры были плодом фантазии. Когда спросили его мнение касательно некоторых случаев, он сказал:
— Это всего-навсего призраки, созданные невежеством и легковерием и раздутые бесконечными толками, подобно тем невесомым пузырям, какие с помощью трубки пускают из мыльной пены мальчики. И так бывает всегда, когда распространяются необычные слухи. Фантазия, естественно, все приукрашивает, а в особенности то, что внушает страх и удивление; когда же о происшествии повествуют неоднократно, тщеславие побуждает рассказчика преувеличивать каждую мелочь, чтобы придать сообщению большую цену. И посему событие, в котором вряд ли есть что-нибудь необычайное, пройдя сквозь умы и уста тех, кто о нем оповещает, приобретает такой характер, что от подлинного факта почти не остается следа. Это утверждение можно доказать и пояснить тысячью неопровержимых примеров, из которых я приведу только один — для увеселения общества и в назидание ему. Однажды к некоему весьма порядочному джентльмену, славившемуся степенным поведением, подошел в кофейне один из близких его друзей, который, взяв его за руку, заявил, что чрезвычайно рад видеть его здесь в добром здоровье после перенесенной им опасной и удивительной болезни. Изумленный таким приветствием, джентльмен отвечал, что накануне вечером ему действительно нездоровилось, но в его недомогании не было ровно ничего необычайного. «Господи боже мой! Ничего необычайного! — вскричал собеседник. — Да ведь вас вырвало тремя воронами!» Это странное восклицание степенный джентльмен принял сначала за насмешку, хотя его приятель отнюдь не был шутником; но, видя, что тот искренно недоумевает, он внезапно изменил свое мнение, задумался и, отведя его в сторону, произнес следующие слова: «Сэр, вам должно быть известно, что в настоящее время я заключаю брачный контракт, с которым было бы уже давным-давно покончено, если бы не козни одного человека, который почитает себя моим соперником. Теперь я окончательно убедился в том, что эта сказка о трех воронах является его измышлением, рассчитанным на то, чтобы повредить мне в глазах леди, которая, конечно, не пожелает выйти замуж за человека с вороньим гнездом в утробе; а поэтому я настаиваю на том, чтобы вы открыли мне виновника этих скандальных слухов и помогли мне восстановить мое доброе имя, опровергнув злостную клевету».
Его приятель, найдя это требование вполне разумным, отвечал ему без всяких колебаний, что о заболевании известил его мистер такой-то, их общий знакомый, после чего человек, почитавший себя оскорбленным, тотчас пустился на поиски предполагаемого клеветника и, найдя его, заговорил угрожающим тоном: «Будьте добры, сэр, сообщить, кто вам сказал, что меня вырвало тремя черными воронами?» — «Тремя? — отозвался сей джентльмен. — Я упомянул только о двух». — «Проклятье, сэр! — вскричал тот, возмущенный его равнодушием. — Вы увидите, что и двух ворон слишком много, если откажетесь открыть мне гнусный источник такого злословия». Джентльмен, удивленный его горячностью, выразил свое сокрушение по случаю того, что явился случайным орудием, нанесшим ему удар, и переложил вину, если таковая была, на третье лицо, от которого он получил эти сведения. Истец, следуя полученным указаниям, отправился в дом ответчика; и, так как гнев его распалился, ибо эти слухи распространились среди его знакомых, он заявил ему с нескрываемой досадой, что пришел ощипать тех самых двух ворон, которых изрыгнул. Ответчик, видя его столь раздраженным, решительно заявил, что не упоминал о двух. «Я говорил об одной вороне, опираясь на слова вашего же врача, который сообщил мне об этом сегодня утром». — «Клянусь богом! — вскричал страдалец с бешенством, которого не мог дольше сдерживать. — Этот негодяй действовал по наущению моего соперника, а тот хотел таким путем опорочить мое имя! Но если есть в Англии закон и справедливость, я буду отомщен». Едва произнес он эти слова, как в комнату вошел врач; тогда взбешенный пациент, замахнувшись палкой, воскликнул: «Берегись! Эту черную ворону ты у меня запомнишь на всю жизнь!» Врач, ошеломленный таким обращением, заявил, что решительно не понимает смысла его слов, а когда другой джентльмен объяснил, в чем дело, доктор энергически отрицал свою вину, утверждая, будто он сказал, что больного вырвало чем-то черным, как ворона. Хозяин дома признал, что мог ошибиться, и тайна, таким образом, была раскрыта.
Слушателям, видимо, пришлась по вкусу повесть о трех воронах, которую они сочли плодом фантазии Кэдуоледера; но, даже допуская ее вероятность, они единогласно заявили, что она отнюдь не обесценивает показания тех благородных особ, которые были свидетелями сверхъестественной прозорливости волшебника. В следующий приемный день, когда некромант занял свое место, приятель его спрятался за занавеской, а наружную дверь только что распахнули, в комнату ворвалась посетительница, в которой волшебник признал одну из тех любознательных леди, чье любопытство сообщник его, как было ему известно, разжег вышеупомянутым способом. Она обратилась к нему без всяких церемоний, заявив, что, наслушавшись о великой его мудрости, пришла испытать его искусство и ждет, чтобы он сказал, какая страсть властвует над ее сердцем.
Кэдуоледер, хорошо осведомленный об ее нраве, не мешкая взял перо и дал ответ, возвещающий, что любовь к деньгам господствует в ее сердце, а следующее за ней место занимает страсть к сплетням. Отнюдь не обиженная такою вольностью, она с улыбкой похвалила его за откровенность и, убедившись в незаурядных его талантах, выразила желание ближе познакомиться с его особой; мало того, она начала допрашивать его о частной жизни различных аристократических семейств, которую он прекрасно знал; и Кэдуоледер с таинственным видом бросил несколько таких лукавых намеков, что она была поражена его искусством и спросила, можно ли ему научиться. Прорицатель отвечал утвердительно, но в то же время дал ей понять, что оно доступно лишь людям целомудренным, чья чистота и честь не запятнаны, или тем, кто, пройдя длинный путь покаяния, отрешился от плотских утех. Она не только не одобрила такого заявления, но даже усомнилась в истине его, сказав с презрительным видом волшебнику, что не имеет смысла обладать его способностями, если нельзя ими пользоваться для собственного удовольствия; у нее даже хватило ума подметить противоречие в его поступках, и она задала вопрос, почему сам он берет плату за свои знания, если огражден от всех мирских забот.
— Полно, доктор, — добавила она, — вы вправе остерегаться назойливого любопытства, но, быть может, со мной вам стоит быть откровенным.
Эти переговоры были прерваны стуком в дверь, возвещавшим о приходе следующего клиента, после чего леди осведомилась, есть ли у него потайной ход, которым она могла бы воспользоваться, не рискуя быть замеченной. Узнав, что таких удобств у него нет, она удалилась в пустую комнату, смежную с приемной, не желая попадаться на глаза новому посетителю. Таковым была леди, щедро дарившая свою любовь и явившаяся в назначенный час, чтобы разрешить владевшие ею сомнения; а мизантроп, радуясь возможности отдать ее на суд столь неутомимой вестнице скандальных сплетен, которая, как было ему известно, подслушивает в соседней комнате, заставил ее освежить его память повторением прежней исповеди, которая была почти закончена, когда эту особу встревожил шум у двери, вызванный двумя джентльменами, пытавшимися ворваться силой.
Устрашенная грохотом, смутившим даже самого волшебника, она бросилась в комнату, где уже приютилась первая леди, которая, услыхав суматоху, закрыла ставни с целью остаться неузнанной. Здесь притаились они в великом ужасе, тогда как некромант, опомнившись, приказал Хаджи открыть дверь и впустить буянов, которые, надеялся он, будут потрясены его внушительным видом. Едва успел привратник исполнить приказ, в комнату вбежал некий распутный юноша, подвизавшийся последнее время в столице, в сопровождении своего гувернера, старого развратника, хорошо известного волшебнику. Оба находились в той стадии опьянения, которая обычно доводит подобных людей до поступков, именуемых ими проказами, а более трезвые представители рода человеческого называют их возмутительным нарушением законов страны и спокойствия сограждан. Старший, приняв на себя роль оратора, подошел, шатаясь, к столу и обратился к Кэдуоледеру с такими словами:
— Как поживаешь, старый Козерог? У тебя вид почтеннейшего сводника, и я не сомневаюсь, что ты щедро наделен благоразумием. Вот этот молодой блудодей — истинный сын своего старого венерического отца — и я хотим увидеть образчик твоего мастерства. Я говорю не о колдовстве, отжившем свой век! К черту будущее! Будем жить настоящим! Вызови мне заклятьями двух здоровых девок, и, ручаюсь, мы тотчас проникнем в магический круг. Что говорит Галилей? Что говорит почтенный Браге? Вот тебе кошелек, сводник. Послушай, как звенит! Это приятнее, чем музыка сфер.
Наш некромант, приведенный в замешательство таким натиском, не дал никакого ответа и, взяв свой жезл, начал весьма таинственно размахивать им над головой с целью припугнуть этих дерзких посетителей, которые, отнюдь не убоявшись его телодвижений, стали еще назойливее и даже пригрозили дернуть его за бороду, если он сию же минуту не исполнит их желания. Он знал, что может быстро утихомирить буянов, если позовет на помощь своего сообщника или хотя бы Хаджи, но, опасаясь разоблачения или просто суматохи, решил наказать их наглость иным способом, менее рискованным и, пожалуй, более надежным. Осененный этой мыслью, он указал жезлом на дверь помещения, где нашли пристанище леди, и оба сорванца, поняв намек, бросились туда без малейших колебаний.