Приключения Перигрина Пикля
Шрифт:
Наутро по получении этого послания Перигрин, желая засвидетельствовать почтение тетке, а также дружеские свои чувства к честному Джеку, отправился верхом в их обитель в сопровождении Пайпса, которому нетерпелось повидать старого товарища по плаванию; но прежде чем он прибыл в крепость, миссис Хэтчуей испустила дух, имея шестьдесят пять лет от роду, Вдовец, казалось, переносил свою утрату безропотно и держал себя, как подобает в таких случаях, хотя и не предавался тем опасным приступам отчаяния, какиеиспытывают иные нежные мужья при кончине супруги. Лейтенант был от природы философом, охотно подчинялся воле провидения и, как и во всех случаях жизни, твердо верил, что все, что бы ни произошло, — к лучшему.
Посему заботой Перигрина было не столько успокаивать его, сколько утешать сестру, которая, чувствуя мучительную и искреннюю скорбь, оплакивала кончину единственной родственницы,
Но главной забавой Гемэлиела Пикля в эти последние годы была охота, доставившая ему славу благодаря его неустрашимости и примечательной фигуре, уродство которой увеличивалось с каждым днем и внушило одному из окрестных джентльменов остроумный способ ему досадить. Будучи оскорблен дерзостью горбуна, он нарядил большого павиана, бывшего его собственностью, в платье, напоминающее охотничий костюм Гема, и однажды, приказав посадить животное верхом и привязать к спине самого горячего гунтера, выпустил их по следам гончих. Лошадь быстро обогнала всех охотников в поле, которые приняли всадника за Гема и, когда он поровнялся с ними, приветствовали его возгласами, говоря, что сквайру по обыкновению повезло и лошадь у него лучше, чем у его соседей. Гем, появившийся затем собственной персоной, привел в великое изумление зрителей, и один из них спросил его, не раскололся ли он на две половинки, и указал на его двойника, который к тому времени почти догнал гончих; тогда подлинный Гем пустился в погоню за самозванцем. Настигнув его, он пришел в такое бешенство от этого маскарада, что с хлыстом в руке напал на павиана и, вероятно, принес бы его в жертву своему гневу, не удержи его другие охотники за лисицей. Они вмешались с целью установить разницу между двумя участниками охоты и удивились и позабавились, узнав, кем был противник горбуна, которого они спасли от гнева Гема и отослали к его хозяину.
По желанию своего друга Джека, Перигрин взял на себя заботу о похоронах тетки, на которые были приглашены его родители, но они не сочли нужным явиться и не обратили ни малейшего внимания на его ходатайство, когда он добивался разрешения их навестить. Однако старый Гемэлиел, подстрекаемый женою, впоследствии раздобыл в Докторе Коммонс приказ, коим предписывалось Хэтчуею предъявить завещание жены, так как Гемэлиел предполагал, что она оставила ему часть денег, которые, как он знал, находились в личном ее распоряжении. Но этот шаг не принес ему никакого удовлетворения и убедил только в том, что он был совершенно забыт завещательницей, которая оставила мужу все свое имущество, исключая тысячу фунтов и драгоценности, завещанные племяннице Джулии, пожертвование, упомянутое в письме лейтенанта, и незначительную сумму, предназначавшуюся любимым слугам.
Спустя несколько дней после погребения славной леди наш герой был приятно удивлен приездом Годфри, прибывшего в Англию по случаю того повышения по службе, каким обязан был Перигрину, хотя сам он относил это производство на счет одного придворного, который раньше обещал ему покровительство, а теперь, видя, что виновник повышения неизвестен, скромно приписал эту заслугу себе. Он сообщил о своей удаче Пиклю, и тот поздравил его, притворяясь, будто не предвидел этого события; далее Годфри поведал ему, что благодаря такому успеху его родственник в Виндзоре не возражает против того, чтобы он немедленно связал себя узами брака со своей прелестной Софи; что день бракосочетания уже назначен, и счастье его будет полным, если Перигрин удостоит присутствовать на свадьбе.
Наш герой с великой радостью принял приглашение, узнав, что Эмилия будет там в качестве подружки, и повторил то, о чем уже писал своему другу, а именно что он не только соглашается, но страстно желает загладить безумное свое поведение по отношению к этой молодой леди, положив к ее ногам свое сердце и все свое имущество. Годфри поблагодарил его за благородное намерение и обещал употребить в его интересах влияние как свое, так и Софи, хотя сомневался в успехе по причине чувствительности своей сестры, которая не могла простить ни малейшего пренебрежения. Он признался даже, что не уверен, захочет
Этот план, подсказанный ему одним знатным покровителем, мог быть осуществлен по его желанию, если бы выборы начались немедленно; но до начала выборов интересам его повредили незначительные происшествия, которые будут изложены дальше. Тем временем он прибыл в Виндзор накануне свадьбы своего друга и узнал от Годфри, что тот вместе с Софи с великим трудом уговорил Эмилию присутствовать на торжестве, когда ей сообщили, что приглашен ее обожатель; согласие ее было получено не раньше, чем они обещали от имени Перигрина, что он не будет вести прежние речи или беседовать с ней как старый знакомый.
Наш молодой джентльмен был уязвлен этим предупреждением, однако согласился подчиниться; и, почитая себя укрепленным гордостью и негодованием, решил обходиться с нею с полным равнодушием; как он надеялся, тщеславие ее будет оскорблено, а она тем самым наказана за свою непреклонность. Вооруженный такими намерениями, он был на следующий день представлен Гантлитом Софи как невесте, которая встретила его с присущей ей кротостью и любезностью; а так как здесь присутствовала Эмилия, он приветствовал ее сдержанным поклоном, на что та ответила холодным реверансом и ледяным взглядом. Такое поведение способствовало его неудовольствию, но красота ее поколебала его решимость. Он нашел, что ее очарование бесконечно возросло со времени последней их разлуки, ему припомнилась тысяча милых сцен, и он почувствовал, как вся его душа растворяется в нежности и любви.
С целью прогнать эти опасные мысли он постарался завязать с Софи веселый разговор о предстоящей церемонии, но язык его ворочался неуклюже, взоры устремлялись в сторону Эмилии, как бы находясь во власти чар, и весь вид его указывал на тревогу и смущение.
Жених, заметив его состояние, сократил визит и, проводив приятеля к нему на квартиру, посетовал на то, что послужил невинной причиной его замешательства, устроив встречу с Эмилией, а это, как видно, причинило ему боль. Перигрин, которому к тому времени пришла на помощь гордыня, объявил, что Годфри неверно толкует его смятение, вызванное внезапным приступом дурноты, чему он последнее время подвержен; и, желая доказать, с каким философическим спокойствием может он снести презрение Эмилии, которое, несмотря на все уважение к ее поступкам, невольно считает слишком жестоким, Перигрин попросил, чтобы жених, собиравшийся дать вечером семейный бал, выбрал ему какую-нибудь приятную даму, и тогда он представит неопровержимые доказательства душевного своего спокойствия.
— Я надеялся, — ответил Годфри, — добиться с помощью Софи примирения между вами и Эмилией, а потому на этот вечер не принимал для нее приглашений какого-нибудь другого джентльмена; но раз она так капризна и своенравна, я позабочусь о том, чтобы вашей дамой была красивая молодая леди, чей кавалер не прочь будет заменить ее Эмилией.
Мысль о возможности поволочиться за другой женщиной на глазах неумолимой возлюбленной поддерживала дух Пикля во время церемонии, которой обязан был Гантлит исполнением сердечного своего желания; и с помощью этого сердцекрепительного средства он чувствовал себя столь невозмутимым за обедом, хотя и сидел против своего прекрасного врага, что с напускной веселостью и благодушием мог подшучивать над новобрачными. Да и на Эмилию его присутствие как будто не производило никакого впечатления, если не считать того, что она не бросала ему тех радостных взглядов, какими дарила остальных гостей. Непринужденный ее вид укрепил его решение, дав ему повод усомниться в ее чувствительности; ибо он не понимал, как может женщина, обладающая тонкими чувствами, оставаться невозмутимой в присутствии человека, с которым была недавно в столь близких отношениях, и не помышлял о том, что у нее было гораздо больше оснований осуждать его напускную беспечность и что ее поведение, подобно его собственному, могло быть вызвано гордостью и возмущением.