Приключения Перигрина Пикля
Шрифт:
— Если вы это сделаете, — ответила ее лордство, — я не настолько глупа, чтобы верить человеку безумному, пока не удостоверюсь, что ваша болезнь вызвана любовью. А вот это, мне кажется, вам будет трудно доказать.
— Прекрасно! — воскликнул Перигрин. — В этом ящике у меня есть нечто, долженствующее убедить вас в том, что именно такова причина моего безумия. Поскольку вы не верите моим словам, позвольте мне предъявить доказательства.
Он поднял крышку письменного стола и, вытащив листок бумаги, протянул ей следующую песнь, написанную в ее честь немедленно после того, как он познакомился с подробностями ее биографии:
Когда с восторгом я взираю На лучезарный образ твой, Душа робеет, и не знаю, Смогу ли обрести покой. Но пусть божественный твой вид, В котором грация живая, И взор, что, как звезда, горит, Любовь и радость расточая. Предстанут в блеске предо мною, Чтоб сердце властно покорить, — Оно защищено бронею, И ты бессильна обольстить. Но вот на помощь Красота ЗоветЕе лордство прочла это произведение и сказала:
— Будь я подозрительна, я бы не поверила, что имею касательство к этому сочинению, которое кажется мне вдохновленным более привлекательною особой. Однако я верю вам на слово и благодарю вас за незаслуженные похвалы, хотя я и услышала их совершенно случайно. Тем не менее я беру на себя смелость сказать, что сейчас настало время для вас забыть о легкомысленном волокитстве, которым вы так долго услаждали себя, и отдаться искренней любви к прекрасной Эмилии, достойной поглотить целиком все ваше внимание и заботливость.
Он почувствовал нервную дрожь при упоминании этого имени, которое не мог слышать без волнения. Во избежание дальнейших разговоров об Эмилии он предпочел совсем оставить тему любви и искусно перевел беседу на другой предмет.
Глава XCVII
Пробыв у него дольше, чем полагалось для обычного визита, и снова повторив самым дружеским и искренним тоном свои заверения, леди покинула комнату нашего героя, обещавшего посетить ее через несколько дней. Он продолжал свою работу и скоро закончил очень резкое сочинение, направленное против сэра Стэди, в котором касался не только его неблагодарности как частного лица, но и его дурного попечения о делах государственных; это сочинение он послал издателю одной еженедельной газеты, который в течение долгого времени был политическим деятелем, и через несколько дней оно появилось с примечанием издателя, выражавшего пожелание поддерживать дальнейшие отношения с автором. Критика, заключавшаяся в этом небольшом очерке, была столь живой и разумной, а предмет был освещен заново с такой ясностью, что очерк привлек особое внимание публики и повысил репутацию газеты. Ознакомился с этим произведением также и министр, который, несмотря на свое чванство, разгневался до такой степени, что заставил своих чиновников потрудиться и с помощью взяток добился получения статьи, написанной рукой Перигрина, каковую немедленно распознал, но для подтверждения своей догадки сравнил рукопись с двумя письмами, полученными им от нашего героя. Если бы он знал раньше о талантах молодого джентльмена, быть может он и не дал бы ему повода к недовольству, но использовал бы его для оправдания своей политики; да и теперь он попытался бы его переманить, как и некоторых других писателей оппозиции, если бы эта первая сильная атака не возбудила в нем жажду отомстить. Едва успев открыть имя автора, он отдал распоряжения подчиненному ему сборщику налогов, которому Пикль выдал векселя. На следующий день, когда наш герой, окруженный знакомыми, красноречиво рассуждал в кофейне о неустройствах государства, к нему обратился бейлиф, вошедший в комнату вместе с полдюжиной помощников и объявил во всеуслышанье, что у него есть судебный приказ о взыскании тысячи двухсот фунтов по иску мистера Ревиджа Глинома. Вся компания была поражена, услышав такое обращение, смутившее и самого ответчика, который, как бы невольно и в замешательстве, угостил чиновника палкой по голове, после чего шайка мгновенно его обезоружила и весьма грубо потащила в соседнюю таверну. Никто из зрителей не пришел ему на помощь и не посетил его в заключении, чтобы дать какой-нибудь совет; такова пламенная дружба в кофейнях. Этот удар был тем более тяжел для нашего героя, что он грянул неожиданно, так как Перигрин решительно забыл о долге, за который его арестовали. Что же касается его негодования, оно вспыхнуло против бейлифа, осмелившегося поступить с ним столь непочтительно. Добравшись до дома, куда его привели, он первым делом наказал бейлифа за его наглость и дерзость. Расправился он с ним кулаками, так как все другие средства защиты у него были отобраны, причем провинившийся перенес наказание с удивительным терпением, смиренно прося прощения и клянясь, что он никогда намеренно и умышленно не обходился с джентльменами неуважительно, но под угрозой лишиться места выполнял приказ кредитора арестовать нашего героя. Такое объяснение успокоило Перигрина, и, обуздав свой гнев, он отдался тяжелым размышлениям. Потускнело очарование юности, увяли цветы его упований, и он увидел себя обреченным ужасам тюрьмы, без надежды на освобождение, если не закончится благополучно его процесс, в счастливый исход которого он верил с каждым днем все меньше и меньше. Что сталось бы с несчастливцем, если бы наш рассудок не позволял страстям бороться между собой, — страстям, влияющим на человеческое сердце, подобно ядам, взаимно уничтожающим друг друга! Скорбь обуяла нашего героя, пока не была вытеснена жаждой мести, а пока она им владела, он считал, что все с ним происшедшее является лишь средством, способствующим ее удовлетворению. «Если мне суждено пробыть в тюрьме всю жизнь, — говорил он себе, — если я должен отказаться от всех светлых моих надежд, пусть по крайней мере меня утешит мысль, что звон моих цепей нарушает покой моего противника; и пусть в собственном своем сердце я найду мир и тишину, которых не суждено мне было обрести в счастливую пору жизни. Отрезанный от всего мира, я буду избавлен от глупости и неблагодарности, а также освобожден от тех расходов, которые мне не по силам было бы нести. У меня не будет соблазна тратить время без толку, и я получу полную возможность зарабатывать себе на пропитание и обдумывать план отмщения. В конце концов тюрьма — лучшая из бочек, куда философ-циник может удалиться». Следствием этих приятных размышлений явилось письмо, посланное им мистеру Крэбтри, с отчетом о злоключениях, выражающее намерение Перигрина немедленно переехать во Флитскую тюрьму, и просьбу прислать толкового адвоката, который помог бы ему предпринять необходимые для этого шаги. Мизантроп, получив письмо, лично зашел к адвокату и вместе с ним направился к дому бейлифа, куда арестованный был тем временем водворен. Перигрин, по распоряжению своего советчика, был приведен в судейскую комнату и оставлен под надзором помощника шерифа, а после уплаты за Habeas Corpus был им препровожден во Флит и сдан на попечение смотрителя тюрьмы. Здесь его ввели в привратницкую,
79
Даром (лат.).
В то время как он пытался расспрашивать буфетчика, к нему обратился какой-то священник и вежливо осведомился, не новичок ли он. Получив утвердительный ответ, он приветствовал Перигина и начал его знакомить с устройством общины. Этот учтивый священник сообщил, что прежде всего надлежит позаботиться о помещении и что в тюрьме есть ряд камер в одну и ту же цену, но некоторые из них более удобны, а поэтому, когда освобождаются лучшие камеры, их занимают заключенные по праву старшинства предпочтительно перед другими, хотя бы среди последних были люди более почтенные. Когда же тюрьма переполнена, в одну камеру помещают двух жильцов; но заключенные не видят в этом стеснения, потому что в таком случае всегда находятся мужчины, которые охотно разрешают женщинам воспользоваться их комнатой и постелью. Бывало, впрочем, и так, что эта мера оказывалась недействительной, потому что оставалось без крова немало заключенных и после того, как в каждой камере поселялись двое. Поэтому вновь прибывшие должны были искать себе пристанище на «грязной половине», где помещение было крайне плохо обставлено и мужчины и женщины спали вместе в грязи, среди паразитов, пока не наступала их очередь занять более удобные камеры.
Услышав это описание, Перигрин начал беспокоиться о том, где он найдет пристанище на ночь; священник, заметив это, тотчас же повел его к смотрителю тюрьмы, который немедленно отвел ему жалкую камеру за полкроны в неделю. Когда дело было улажено, его советчик сообщил, что в тюрьме можно есть или в одиночку, или в складчину, или за общим столом, причем посоветовал ему выбрать последний способ как наиболее почтенный, обещав познакомить его на следующий день с лучшими представителями общества во Флите, которые всегда обедают вместе.
Перигрин, поблагодарив сего джентльмена за любезные указания, пообещал следовать его советам и пригласил провести вечер в его камере; затем он заперся с Крэбтри, чтобы обсудить печальное свое положение. От его значительного состояния не осталось ничего, кроме гардероба, не очень пышного, тридцати гиней наличными и крепости, которую мизантроп посоветовал ему продать, чтобы иметь средства к существованию. Однако он отверг этот совет не только потому, что пожаловал крепость в пожизненное владение Хэтчуея, но и потому, что желал сохранить память о великодушии коммодора. Он предполагал окончить в этом убежище свой перевод и впредь зарабатывать себе на жизнь подобной же работой. Он попросил Кэдуоледера позаботиться о его движимом имуществе и прислать ему необходимое белье и платье. Но, помимо всех этих затруднений, его тревожила судьба Пайпса, которого он уже не мог держать у себя. Правда, он знал, что Том ухитрился кое-что скопить за время своей службы, но это соображение, хотя и облегчая в некоторой мере положение, не могло избавить Перигрина от страданий при мысли о необходимости расстаться с любимым слугой, который стал для него так же необходим, как собственная его рука или нога, и так привык жить под его покровительством, что Перигрин сомневался, сможет ли бедняга примириться с другим образом жизни.
Крэбтри, чтобы успокоить его на этот счет, предложил заменить Пайпсом своего собственного лакея, которого он мог бы отпустить, хотя, по его словам, Пайпс слишком избаловался на службе у нашего героя; но Перигрин не согласился стеснять своего друга, зная, что теперешний его лакей изучил все его привычки и нрав, с коим Пайпс не пожелает считаться, и порешил отправить Тома к Хэтчуею, с которым тот так долго жил вместе.
Договорившись об этом, друзья отправились в кофейню разузнать о священнике, расположению которого наш герой был многим обязан. Они узнали, что он возбудил неудовольствие своего епископа, но для борьбы с ним был слишком слаб, а посему попал в тюрьму в наказание за упорное сопротивление; продолжая и здесь выполнять свои обязанности, он имел достаточный доход, но почти все свои деньги жертвовал на дела милосердия своим ближним, терпевшим нужду.
Этот панегирик был прерван его приходом, согласно обещанию, данному им Перигрину, который распорядился отнести вино и кое-что на ужин к себе в комнату, куда и отправился наш триумвират. Кэдуоледер распрощался на ночь и ушел, а двое заключенных провели вечер в дружеской беседе, познакомившей нашего героя с историей тюрьмы, причем некоторые подробности этой истории были крайне любопытны. Новый его приятель сообщил ему, что личность, служившая им за ужином с таким раболепием и сыпавшая без конца «ваше лордство» и «ваша честь», была несколько лет назад капитаном гвардии; погубив свою карьеру в глазах высшего света, он прошел в тюремной общине все ступени от важного щеголя, разгуливавшего с высокомерным видом по Флиту в кафтане, разукрашенном кружевами, в сопровождении лакея и шлюхи, до буфетчика, в должности которого он ныне и пребывает.
— Если вы потрудитесь заглянуть на кухню, — продолжал он, — вы увидите там щеголя, стоящего у вертела, а также дровосеков и водоносов, у которых были когда-то собственные леса и рыбные садки. Но, несмотря на печальный поворот фортуны, они не вызывают ни уважения, ни сострадания к себе, ибо их злосчастная жизнь есть плод самых порочных сумасбродств, и они совсем нечувствительны к нищете, являющейся их уделом. Тем из наших товарищей по несчастью, которые попали в беду не по своей вине или вследствие заблуждений юности, здесь всегда оказывают братскую помощь, если только они ведут себя пристойно и должным образом понимают свое печальное положение. Есть у нас также возможность наказывать тех распутных людей, которые не желают выполнять тюремные правила и нарушают покой общины буйством и разгулом. Правосудие здесь отправляется беспристрастным судом, в который входят наиболее уважаемые из здешних обитателей, карающих всех нарушителей столь же справедливо, сколь и решительно, после того как уличат их в преступлениях, в которых они обвиняются.