Приключения Петра Макарыча, корреспондента Радиорубки Американской Парфюмерной Фабрики "свобода"
Шрифт:
– А-а-а, понятно, - окончательно умиротворился Эпикур Ницшеашвили.
– Скоро я пришлю к тебе еще одного субчика с Радиорубки Американской Парфюмерной Фабрики "Свобода". Да-да, той самой.
Надо бы его тоже хорошенько потрясти и вывести из депрессии раз и навсегда. В трубу твоего Центра, как говорится. Ха-ха-ха!!
Далее собеседники о чем-то весело защебетали на родном языке.
– Ну ладно, Нозыра, вернемся к нашим баранам, - посерьезнел Батонэ.
– Мне только что позвонили из Админисративного Корпуса Верховного Чародея России. Ну да, нашего, а чьего же еще?
Так вот, через час в мой "Зов
Он, оказывается, тоже обожает философию. Хочу, говорит, отведать на ночь глядя "О свободе печати, речь к английскому Парылументу". Ты пробовал этого поросенка, помнишь?
В честь кого? Ты что, забыл уже? Забыл Джона Мильтона? Это же он написал! Да нет, никакой он не мент. Это Парылумент, что английский, что российский, определяется мордой проникнувших в него лиц. А в "Мильтоне" ударение на букву "и".
Да нет, Нозыра, и не философ он, поросенок никак не совместим с философией. Да не поросенок не философ, а Джон Мильтон!
Это великий пиит. Да не пьянь, а рифмотреп, в смысле поэт. Имел несчастье поверить республиканцам, отправившим 30 января 1649 года на эшафот Карла Первого, подался в политику и заделался при них Секретутом Государевого Совета. И вот результат - в сорок четыре года ослеп и разорился.
Да нет, Нозыра, Карл Первый - это не Петр Первый. Он из рода Стюартов. Что? Да ты чего?! Никакие полеты король не обслуживал, тогда и летать-то было не на чем, разве что на метле. У тебя опять бельмо в носу! Не Стюар-д, а Стюар-т, буква "тэ" на конце, понимаешь? Речь идет об Англии семнадцатого века, фамилия такая была королевская. Правильно, и Мильтон тоже англичанин. Иначе почему Примат-Магистр Соединенного Королевства решил попробовать...
Нет, Нозыра, не Мильтона, а поросенка. А вот это верно! Поэзия и поросенок взаимопроникновенны и суть вещи одной породы, хотя каждый по-Кантовски сам в себе, подобно нашим Парылументу и Правительственному Двору.
Они нежны, беззащитны и легко усваиваются организмом, что человечьим, что чиновничьим.
При чем здесь свобода печати? Объясняю, Нозыра. Мильтон, как и мы с тобой, бился за простой народ, честную и правдивую журналистику, вольную мысль.
Вот и написал такой трактат: "О свободе печати". И бил профессионально в пах, как отважный польский супертяж Анджей Голота, драпающий с ринга после первого же раунда.
"Кто уничтожает хорошую книгу, тот убивает самый разум...".
Красиво, правда?
Что? Остался ли в живых "два ум"?
Да никакого "второго ума" нет! Ты опять не врубель! Слово "разум" вместе пишется. Что? Нет, Нозыра, "разум" - это не олигарх.
За что тогда его завалили? Кого? Разум? Э-э-э, Нозыра, во-первых, прилагательное "убивает" употреблено в переносном смысле. А во-вторых, глагол "разум" представляет собой..., ну как тебе объяснить, словом, это то, чего тебе так крепко не хватает.
Знаю, знаю, что все у тебя есть, еще бы вот только разума немного прикупить. Да не грусти, Негрустинович, в крайнем случае, я тебе своего мальца одолжу.
Что?? Тьфу!! Ну ты даешь!! Я тебе про разум талдычу, а не про мальчиков!
Господь с тобой, какие проценты?! Разум, Нозыра, под проценты не одалживается.
М-да-а-а, прав был мой покойный сводный брат и твой крестный Заупокой Кантиммануилович Полуанклав-Кладбищенашвили, смотрящий по Калининграду, когда нарек тебя Кривым.
"Эпикур, - кряхтел мне в мобилу подорванный тобой на могиле Канта Заупокой, с оторванной задницей и контуженными яйцами, - у нашего Нозыры не только нос чудовищным крючком, но и весь мир в кривом зеркале. Меня вот только что порешил ни за что, ни про что. И на кой я его выписал из Мытищ на стажировку? Зашел ночью на погост к приемному пра-пра-пра-пра-прадеду подискутировать в спокойной кладбищенской обстановке о моральном принципе безусловного требования ДОЛГА, из которого вырос его "категорический императив", а Нозыра, оказывается, здесь же забил "стрелку" с прижимистым хитрованом из "янтарных", на котором висит десять "зеленых" лимонов отката. Так представляешь, Эпикур, наш чудик принял меня за него, а услыхав знакомое слово, решил, что тот прячет бабки в могиле предка и подорвал меня вместе с ней. Сейчас вот догадался по "маршальским звездам", наколотым на полушариях моей несчастной, бьющейся в конвульсиях задницы, что обознался, и удрал.
Даже когда наш крестноубивец спит, ему чудится, будто он на разборке. Жену совсем замучил, ночью путает ее то с "коптевскими", то с "люберецкими". Того и гляди, допутается.
Все, брат Эпикур, я испускаю дух и принимаю априорно-безжопную форму хаоса бессмертия. "Es ist gut", - как гордо бросил в лицо смерти мой пра-пра-пра-пра-пра...".
Что? Заупокой ошибся насчет жены? Сейчас уже не путаешь ее? Прости Нозыра, вылетело из старческого чурбана. Упокой Всевышний безвинно укокошенных Заупокоя и Русико. Царствие им небесное...
Что?! А тебе оно зачем, Нозыра? Оно оттого и небесное, что достается тем, кто на небе.
Летчики? Нет, они здесь ни при чем, и космонавты тоже. Это - покойники.
Что? Зачем, Нозыра? Чем тебя достал наш маленький штатный головорезик Ники? К чему лишать его покоя? А-а-а, вот в чем дело... Успокойся, Нозыра, Ники к небу никак не причастен. Слово "покойники" вместе пишется. Пойми, наконец, Заупокой и Русико угодили в группу счастливчиков, слинявших от нас на небо, потому, что заупокоились, сдохли, понимашь? И не без твоего участия, ха-ха! Вышли, так сказать, в финальную трубу напрямую, минуя стыковые матчи, в отличие от сборной России по футболу, пристроившуюся к "Евро-2004" в Португалии через Уэльс за здорово живешь. Классное сравнение, правда?
Да, то был тяжелый случай, в ту ночь с твоей женой. Когда мне сообщили, я сразу подумал, что...
Что? Вы с женой были вдвоем? Без Дато? А причем здесь Дато, Нозыра? А-а-а, ты опять закосил! Я сказал "Да То" раздельно, вначале "да", а потом "то", причем через запятую.
Светлой памяти Дато Собственно-Сосоусович Шашлычныя не имел к твоей Русико никакого отношения. Сейчас я сказал "Дато" вместе. Он, кстати, тоже насчет тебя предупреждал.
"Нозыра, - отважно скулил Дато, словно предчувствуя неладное, накануне последнего дня в своей жизни, когда ты, перепутав несчастного молодожена с молодым барашком, оттяпал ему для начала башку, - напоминает мне Евгения Онегина. Столь же тонок, поэтичен, истеричен, сентиментален, шизанут и непредсказуем".