Приключения Питера Джойса

Ярмагаев Емельян

— Ты хороший парень, Бэк. Но в двери вашего дома смотрит Птичий Глаз. Берегитесь!

— Дура ты, Люси Блэнд, — сказал я беззлобно, так как жалел ее. — И откуда в тебе нехристианские сии чувства?

— Как же, из-за чар проклятой язычницы я его потеряла, — не слушая, бормотала она. — А ведь он так ласково на меня смотрел!

Я видел, что она полубезумная, и перестал с ней разговаривать. Однако на всякий случай сотворил перед дверью нашего дома небольшое заклинание, не требующее особых хлопот. Это было дешевенькое любительское заклятие, малую беду оно могло и отвести.

Но на рассвете пришла большая беда. Вернее, целых две. Об одной из них и предупреждала бабку Утта-Уна

в свое последнее посещение.

Было часа три-четыре утра. Одним прыжком я соскочил с кровати, где спал одетый, — так велела бабка после разговора с Уттой. Заряженное ружье, рог с порохом, сумка с пулями и пыжами — все было под рукой, так что и в темноте я снарядился быстро. В ушах еще стоял нечеловеческий вопль, который меня и разбудил, — я не забуду его, вероятно, до самой смерти. Одетая вышла из спальни вдова с ружьем в руках.

— Ты слышал тоже? Кажется, это у Хартов… Идем!

В жидкой предрассветной синеве блуждали огни, похоронно пел колокол, трещал барабан, перекликались люди. «Строиться в колонны! — гремел голос Джойса. — Старшины ко мне!» На окраине поселка расплывалось алое зарево, по временам мелькали вспышки выстрелов. Прячась за деревьями и изгородями, мы подошли к усадьбе Хартов. Их дом горел. На ярком фоне ревущего пламени метались одетые в перья демоны; хохоча и завывая, они плясали танец победы. Мы дали залп, и индейцы бросились врассыпную за деревья. Потом оттуда засвистели их стрелы, и кто-то из наших был ранен. Так состоялось наше знакомство с индейскими стрелами. Невидимые посланцы дьявола, они не раз потом распевали на все голоса над моей головой. По молодости лет я их не боялся, а тогда, в ту ночь, я был спокоен и даже весел — мне было интересно.

Наши засели за изгородью, оплетенной молодой зеленью и лозами дикого винограда, и оттуда посылали выстрел за выстрелом. Я менял позиции, как делали все наши, не спеша заряжал ружье и целился. Один из пекота задержался на месте: он плясал, в знак своего пренебрежения к нам, и крутил над головой томагавк. Мушка моего французского ружья остановилась на его груди — воин выронил томагавк и упал.

Стоит вам начать — и вы превратитесь в хладнокровного, быстро соображающего убийцу. Так после этого случилось и со мной. Я караулил очередного индейца, выжидая удобный случай пустить в него пулю и похвастаться потом перед другими. Это была старая тактика белой расы: стреляй — и прячься… А каков индеец в бою? Нет человека осторожней, предусмотрительней его, пока он готовит нападение; в бою же он устраивает некий смотр личной доблести и презрения к смерти. Он пускается в сумасшедшую игру, он хохочет, пляшет и кривляется; его поведение — это риск напоказ, тщеславный героизм. Так оно было, по крайней мере, в те далекие времена; потом-то они от нас кое-чему научились.

Так было и на этот раз. Наши выстрелы загоняли пекота за деревья; завывая и хохоча, они снова выскакивали на освещенное огнем пространство, размахивали томагавками и гордо вызывали нас на бой. Тогда мы спускали курки — у них опять падало несколько человек, они убегали, из леса свистели их стрелы — и все начиналось сначала. Дом Хартов горел все жарче и ослепительней, пока не занялось несколько одиноких сосен, стоявших вблизи. Тут пекота стало по-настоящему жарко, они отступили — скорей от огня, чем от наших выстрелов. Отступили героически, унося своих товарищей и выкрикивая в наш адрес, вероятно, неслыханные оскорбления. Не понимая ни слова, мы перенесли их с полнейшим безразличием.

Мы долго ждали отбоя, но Питер все удерживал барабанщика, а дом все горел, рушился и превращался в груду раскаленных углей. Наконец Джойс сам вышел из-за укрытия,

обошел пожарище и велел бить отбой.

Страшное предстало перед нами зрелище, страшнее боя и пожара. Прислоненные к соснам, сидели Харт, его жена Бетси и шестнадцатилетняя Ненси, ее дочь. На безволосых их головах запеклась черная кровь. Рядом валялись разбитые, искореженные ружья. Харты отстреливались, пока не подожгли их дом, потом выбежали и были убиты и оскальпированы. Взрыв ненависти потряс притихшее, дымящееся пожарище. Люди колотили прикладами о стволы, грозили кулаками лесу, богохульствовали. Блэнд корчился и плясал в припадке безумия. Он выкрикивал:

— Гряди, Азраил, осени их черным крылом! Опали их адовым пламенем, Астарот, выжгите им глаза, Вельзевул и Люцифер! [142]

Хотели тут же, не давая себе роздыха, выступить в поход — Питер, холодный, решительный, стал на пути отряда. Тыча обнаженным клинком в грудь тех, кто рвался вперед, он увещал:

— Индеец в лесу — это летучая смерть. Разве мало погибших? Дисциплина, повиновение!

И люди разошлись, чтоб похоронить убитых и встретить трауром безрадостное утро.

142

Азраил, Астарот, Вельзевул, Люцифер — имена сатаны.

Глава X

Разумеется, хорошо, когда все делается миром, сообща.

Меня немного смущают овцы. Они такие ярые сторонники этого принципа!

Изречения Питера Джойса

И весна теперь была не весна, и солнце не грело: в глазах стояли мертвые Харты.

Потом, когда мы привыкли к французскому слову «фронтир» — граница, то есть та незримая, движущаяся к западу черта, на которую первыми вступали пионеры-европейцы и которую они несли на своих мокасинах вперед и вперед, через девственные леса, сквозь тучи индейских стрел, — потом первое чувство ужаса и смятения было вытеснено холодной готовностью к риску, к изнурительным трудам, к убийствам со всех сторон. Тогда мы стали фронтирерами — пограничниками, которым все привычно. Но это произошло не скоро.

У свежих могил Хартов собралось все население общины, кроме Питера и Лайнфортов. По какой-то непонятной причине они опаздывали, и Том Бланкет, проповедник, начал свою речь без них. На этот раз он ограничился коротким текстом из библии — только чтоб разогнать своего коня. А затем отпустил удила и поскакал во весь опор.

Странные, необычные речи услышали мы. Во-первых, он объявил во всеуслышание, что ошибся: индейцев надо не приводить ко Христу, но истреблять. Недаром же бог поместил это племя так далеко от центра земли — он не хотел, чтобы ходящие во тьме услышали зов серебряной трубы архангела, когда придет час воскрешения из мертвых.

Когда мы переварили это поразительное сообщение, Бланкет продолжал: некоторые известные всем лица — тут проповедник, совсем как Рокслей, воззрился на мою бабку — поддерживают пагубные сношения с колдуньями индейского племени. Страшно вымолвить… но почему в поселке пал скот сразу после сожжения челна юной язычницы? Далее — чем вызвано злодейское нападение на безвинных членов общины, зверские муки, коим их подвергли? Нельзя допустить возврата суеверий, это так, однако вдумаемся, братья и сестры, в смысл рокового изображения глаза неведомой птицы. Как знать, не является ли оно кощунственным подобием ока сатаны, взирающего на христиан общины Иисусовой яко на вражеских воинов, штурмующих его зловонную цитадель?