Приключения в Красном море. Книга 1(Тайны красного моря. Морские приключения)
Шрифт:
Хранитель маяка ждет нас на берегу в окружении стайки голых ребятишек, которые резвятся, наслаждаясь светом и волей.
Это данакилец по имени Бурхан. Я поручил ему присматривать в мое отсутствие за ящиками с жемчужницами. Уже двадцать пять лет вместе с двумя другими помощниками, тоже данакильцами, он состоит на службе у колониальной администрации. Он зарабатывает всего двенадцать франков в месяц, но зато является полновластным хозяином этого нещадно палимого солнцем острова. Обитает здесь и стадо коз, питающееся скудной травой и листьями мангровов. Каждую неделю Бурхан на своей маленькой фелюге отправляется в. Джибути за водой, необходимой для жизни этого маленького семейства. Днем он ловит рыбу, а ночью
В середине острова находится большое озеро, которое обступили мангровые заросли. Под сводами этих водяных деревьев тянутся извилистые каналы, углубляясь в непроходимую чащу, поддерживаемую причудливыми дугами красных корней. Воздух напоен ванильным запахом манглий, и таинственная тишина окружает этот зеленеющий пейзаж, где одна лишь жизнь моря дает знать о себе.
Когда мы проходим мимо, большие коричневые крабы карабкаются по извилистым стволам вверх и, не удержавшись, с громким всплеском падают в черную воду. Странные звуки, напоминающие пощелкивание, раздаются в тенистых провалах между оснований воздушных корней — там совершается таинственная работа голотурий, взрывающих влажный песок в часы, когда отступает море.
На одном из поворотов мы вдруг видим нечто похожее на поляну, что-то вроде водяного зеркала, и стая белых цапель взмывает в небо, шумно хлопая крыльями и издавая пронзительные крики. Ночью я возвращаюсь на судно. Наступило полнолуние. Большой красный шар встает над спокойным морем — муссон стих. Банка рифа, окружающего остров, теперь частично обнажилась. Где-то на подступах к нему шумит море, и робкий морской бриз приносит теплые волны воздуха, насыщенного запахом водорослей.
С большого плоского острова, белые пляжи которого сверкают в лунном сиянии, доносится резкий звук, издаваемый песчаными сверчками, бодрствующими по ночам. Вялый прибой умирает на кромке пляжа, накатываясь через большие промежутки времени, подобный дыханию уснувшей природы.
Звезды медленно плывут над моей головой, и я думаю о неизведанном, к которому меня влечет…
Мало-помалу вода прибывает; стоящая в зените луна озаряет коралловые глубины моря с ошеломляющей отчетливостью. Пора поднимать якорь.
Мы отплываем, оттолкнувшись багром, чтобы выйти из лабиринта рифов, а затем входим в черную зону глубоководья, подгоняемые свежим южным ветром.
На восходе солнца слева по борту вырисовывается желтый зубец Рас-Бира. Мы плывем вблизи данакильского побережья, чтобы использовать силу ветров, дующих с суши. Наконец поднимается муссон, и наше судно идет полный бейдевинд к Баб-эль-Мандебскому проливу.
К девяти часам из воды вырастает остров Перим, который, подобно огромному земноводному животному, лежит поперек пролива, а еще дальше всплывает коническая гора Шейх-Саида.
Перим делит пролив на два прохода: большой, шириной примерно десять миль, прилегающий к Африке у Рас-Сиана, и малый, шириной не более двух миль, примыкающий к Аравии возле Шейх-Саида. Суда, входящие в Красное море или покидающие его, обычно плывут через большой проход. Другим, малым, пользуются лишь рыбачьи лодки или заруки [5] контрабандных торговцев табаком. В него-то я и направил судно, намереваясь достичь берега Шейх-Саида.
5
Зарука — небольшое очень узкое парусное судно с заостроенными носом и кормой. (Примеч. авт.)
Меня предупреждали, что этот проход опасен по причине сильных течений, возникающих там то в одном, то в другом направлении в зависимости от уровня
Южный вход в эту часть пролива достаточно широк. Справа высятся вулканические пики гор Шейх-Саида, они поднимаются прямо из воды, без какой-либо прибрежной полосы, куда можно было бы поставить ногу.
Волны, катящиеся от берегов Индии, разбиваются об эти черные скалы. Их, словно вечных мучеников, то и дело окатывают потоки пены.
Ветер крепчает, и кавалькада волн как бы вздыбливается, сопротивляясь потоку воды, вырывающемуся из прохода.
Однако поздно менять курс. Весьма сильный ветер уже не позволяет произвести какой-либо маневр.
Я допустил оплошность, оставив грот на тяжелом латинском рее развернутым поперек оси судна. Спустить парус нельзя: свирепые волны бегут в том же направлении, что и мы, поэтому потеря в скорости сделала бы эти почти отвесные валы попросту губительными, если бы они обрушились на нас сзади.
Будь что будет. Если такелаж выдержит, нас ждет удача. Мы несемся среди этого хаоса в нескольких кабельтовых от прибрежных скал, о которые с грохотом разбиваются волны. Вдруг Абди, сидящий на носу фелюги, что-то кричит мне, протягивая руку в направлении нашего курса, но я его не слышу.
Посмотрев в ту сторону, я вижу, что море дыбится, ощетинившись водяными конусами, которые то взмывают вверх, то рассыпаются, опадая. Неистовые вспененные буруны мчатся по кругу: мощный поток течения, оттесняемого ветром, образует нечто вроде водоворота. В полукабельтове между ним и берегом я вижу внешне спокойную зону, однако и там различимы завитки стремительных течений, всплывающих и ныряющих вглубь, словно тела ужасных рептилий.
Рискуя оказаться выброшенным на скалы, я пытаюсь направить судно в эту зону.
Неожиданно фелюга делает поворот, повинуясь некой подводной силе. Ахмед бросается к галсу: если парус выйдет из ветра, судно тут же опрокинется. Пока он и Абди пытаются справиться с такелажем, судно швыряет в водоворот, и обрушившийся на корму вал прокатывается по палубе, унося парус, трепещущий на ветру. Дикий грохот перекрывается криком, и кто-то проносится в пене вдоль борта.
Это Ахмед: его сбил с ног порыв ветра. Я бросаю ему бухту — канат будет волочиться за нами, — а сам стараюсь управлять судном так, чтобы держаться кормой к этим ужасным волнам, теперь уже обгоняющим фелюгу. К счастью, грот был сорван. Абди удалось натянуть кусок парусины в качестве штормового стакселя. Это позволяет нам восстановить управление судном и воспользоваться обратным течением. Но мы вот-вот начнем тонуть — фелюга наполовину заполнена водой. Еще один мощный вал, и мы пойдем ко дну!.. Я оборачиваюсь и замечаю в воде Ахмеда, вцепившегося в канат. Он пытается подтянуться на нем, выбиваясь из последних сил. Мы втаскиваем его на борт, словно рыбу, попавшуюся на крючок. Нисколько не сокрушаясь по поводу приключившегося с ним несчастья, он сразу же принимается орудовать ведрами, черпая воду из трюма.
Нам удалось в считанные минуты преодолеть опасную зону, то есть фронт атаки течения, волн и ветра. Море вновь стало спокойным. Мы спасены…
Я ощущаю потребность воздать хвалы той сверхъестественной силе, которой было угодно сохранить мне жизнь. Этот благодарственный молебен восходит к религиозным верованиям юности или, быть может, является отголоском атавистических склонностей к фетишизму, похоже, присутствующих уже в едва наметившемся зародыше человека. Наши моряки-христиане кладут в свои вещевые мешки изображения Мадонны и даже наиболее закаленные и бывалые из них в минуту опасности дают обеты и произносят молитвы.