Приключения в Красном море. Книга 1(Тайны красного моря. Морские приключения)
Шрифт:
Пустынные пространства, заваленные обломками, с беспорядочно торчащими балками, хранят лишь следы фундаментов, словно все здесь было сметено каким-то стихийным бедствием.
Наконец мой проводник — или мой охранник — останавливается перед дверью, грубо сколоченной из досок, и вводит меня в просторное сумрачное помещение. Над моей головой два этажа обвалившихся потолков с торчащими в темноте из стен обрубками балок. В верхней части этого мрачноватого нефа воркуют голуби. Открытая дверь отбрасывает косой свет на пол, усеянный мусором. Тишина, витает запах козьего навоза. Я ничего не вижу. Где я?.. Наконец я начинаю различать в глубине очертания людей, сидящих на роскошном
Это угрюмый тип с лакричным цветом кожи, его лицо наполовину скрыто огромными седыми усами. Он курит наргиле [15] , имеющий длинный бархатный рукав красного цвета, и голова этого «змея», сделанная из слоновой кости, время от времени исчезает в зарослях густых усов. Монотонно булькает вода, и кажется, что это довольно урчит существо, стоящее на серебряных лапках, с вытянутой вверх длинной шеей, а наверху мерцают, словно налитые кровью очи, раскаленные угольки.
15
Наргиле — род кальяна. (Примеч. пер.)
Затем по кольцам этого большого змея пробегает судорога, и он переходит по кругу из уст в уста.
Я приветствую собравшихся, согласно принятому здесь обычаю; мне предлагают сесть на табурет и начинается допрос.
Старый усатый разбойник обменивается короткими фразами на турецком языке со своими товарищами. Откуда ни возьмись, появляются четыре вооруженных солдата. Старик разговаривает с ними, то и дело поглядывая на меня. Что со мной будет? Посадят ли меня на кол или, крепко связав, запихнут в жерло каронады?.. [16] Однако мне предлагают выпить сладкого, как сироп, чаю. Что-то вроде стаканчика рома для приговоренного к смертной казни.
16
Каронада — разновидность пушки. (Примеч. пер.)
Глаза привыкают к темноте, и я могу получше разглядеть лица своих собеседников. У одного только старика любопытная внешность воина-варвара. У остальных звериные морды, а точнее, лица опустившихся до скотского состояния людей. Это меня успокаивает. Здесь собрались только подчиненные, которым захотелось поглядеть на пришельца потехи ради, прежде чем отправить к вали [17] .
Солнце ослепляет меня, когда я выхожу из этого логовища в сопровождении четырех здоровенных турок, очевидно, рабов, так как они черные. На них нет какой-то определенной формы, только патронташи и автоматические ружья с примкнутыми штыками. Этот эскорт придает мне вид пленника, которого куда-то ведут. Я пытаюсь заговорить с ними, но они не знают арабского или, скорее всего, делают вид, что не знают.
17
Вали— губернатор, правитель. (Примеч. авт.)
Итак, еще одна прогулка по лабиринту пустынных улиц.
Я многое бы дал, чтобы увидеть кого-нибудь из своих людей.
Мы проходим мимо небольшой кофейни, которая выглядит так: в тени под сохранившимся обломком стены установлена глиняная печь, на которой подогревается чай, с десяток старых ящиков заменяют столы и скамейки. Арабы беспечно курят наргиле, изготовленные из кокосовых орехов. Я замечаю, как от этой группы отделяется Абди; я приглашаю его следовать за мной, что бы там ни случилось, держась ближе или дальше от нас, словом, как получится.
Мои охранники останавливаются возле портала дома, менее обшарпанного, чем его соседи. Здесь обитает вали. Сперва мы пересекаем конюшню, потом поднимаемся по деревянной лестнице, которая приводит нас на террасу, ослепительно сверкающую белизной под лучами солнца. На этой широкой платформе, выросшей, словно гриб, на спине древнего колосса, оборудовано новое скромное жилище. Это частная квартира вали.
Передо мной молодой турок в розовой пижаме и красных кожаных туфлях без задника и каблука. Вокруг столика, инкрустированного слоновой костью, сидят, скрестив, как и он, по-турецки ноги, два офицера и пьют кофе, который аккуратно наливает в крохотные чашки темнокожий раб. Улыбаясь и не говоря ни слова, вали жестом приглашает меня сесть на пододвинутый стул. Но я и не думаю им воспользоваться и присаживаюсь на корточки. Опять улыбка, к которой присоединяются офицеры. Мне предлагают сигареты с позолоченными кончиками. Оба офицера курят через длинные мундштуки, то и дело стряхивая пепел с видом небрежного отвращения.
Красные и голубые витражи отбрасывают на ковры и мраморные плиты причудливые отблески. Воздух пропитан запахом фимиама.
Я заявляю о своем французском гражданстве. Лицо вали расплывается в любезной улыбке. Он утверждает, что говорит по-французски, он гордится этим, однако выясняется, что губернатор не понимает на этом языке ни слова, и потому приходится вновь перейти на арабский, на котором он говорит более сносно.
После весьма продолжительного допроса он вдруг задает вопрос в лоб:
— Вы побывали в Шейх-Саиде?
Отрицать это бесполезно. Я объясняю, что по причине ненастья нам пришлось высадиться там на несколько часов.
— Знаю, знаю, — и довольная улыбка не сходит с его лица.
У меня такое ощущение, будто этот любезный джентльмен в туфлях прямо-таки счастлив возможности беседовать со мной.
Кофе, опять кофе, сигареты.
Он изъясняется по-турецки. Время идет.
В моем присутствии больше нет никакой нужды. Я говорю, что должен купить кое-какие продукты, а кроме того, не хотелось бы злоупотреблять его гостеприимством и т. п.
— Зачем торопиться. На улице жара. У вас еще есть время…
Я отчетливо понимаю, что являюсь, вероятно, пленником. В ответ я благодарю губернатора и размышляю над ситуацией, в которой очутился. Здесь, в этой стране с чудными нравами, нельзя предсказать, чем может окончиться такое приключение…
Проходит еще полчаса.
Входят турецкие солдаты, они выслушивают приказания, отдаваемые вполголоса, козыряют, делают, как полагается, пол-оборота и выходят. Меня удивляет эта военная выправка, которая так плохо вяжется с восточной непринужденностью.
Тут мое внимание привлекает один из офицеров с чрезвычайно белой кожей. Мысленно освободив его от восточных атрибутов, я нахожу, что это типичный немец. Он подал голос всего дважды — это были несколько слов, сказанных по-турецки, — но всякий раз вали слушал его внимательно, и на лице губернатора появлялось что-то вроде готовности выполнить приказ. Странно…
Однако пора кончать с этим. Я встаю.
— Прошу прощения, но я должен идти, на телеграф, мне необходимо связаться с Джибути.