Приключения в Красном море. Книга 3(Погоня за «Кайпаном». Злополучный груз)
Шрифт:
Ставро повествует о нравах жестокого и дикого племени, испорченного веками рабства и нынешним влиянием европейской цивилизации. Сенегальский негр, несмотря на все свои предрассудки и варварские привычки, вплоть до людоедства, остается самим собой до тех пор, пока не выходит из своего леса, где он живет в согласии с природой. Оказавшись в большом городе, он надевает модный костюм и ботинки, усваивает иностранный язык и все же, будь он хоть депутатом своего округа или даже министром, внушает лишь жалость либо отвращение.
По словам Ставро, от племени Салима можно ждать чего угодно; всякий раз, когда Горгис был вынужден прибегать к его услугам, часть груза бесследно исчезала в якобы происходившей стычке с бандитами или пограничниками.
Вождь другого племени Омар — близкий друг Горгиса, который был его однокашником в каирской школе. Я помню этого красивого благородного человека, он вызвал у меня симпатию во время моего первого рейса. Омар с Салимом — заклятые враги, однако они никогда не причиняли друг другу вреда, поскольку оба ненавидят доносы; кроме того, их объединяет неприязнь к общему врагу — «неверным», то бишь европейцам. Мне кажется, что их благородство по отношению друг к другу объясняется элементарным здравым смыслом, уважением традиции добрососедства. А сколько так называемых цивилизованных людей вредят своим ближним лишь для того, чтобы получить наслаждение от их страданий!..
Меня особенно волнует, сколько времени Юсуф пробудет в море. Ни капитан, ни его судно не внушают Ставро доверия. По его мнению, фелюга Османо — это старая калоша, неспособная идти против ветра, а капитан настолько труслив, что проводит большую часть времени на стоянках, укрываясь от моря. Тем не менее он уже сумел потопить два судна. И все же слова Ставро меня несколько успокаивают, ибо южане любят сгущать краски, чтобы произвести впечатление на слушателя. Учитывая медленный ход судна и осторожность капитана, мы предполагаем, что Юсуф появится через двое суток.
Я возвращаюсь в старый порт поздно вечером в приподнятом настроении. Оптимизм Ставро и выпитое вино оказали на меня воздействие, приглушив в сердце тревогу. Однако на следующее утро эйфория проходит, и беспокойство охватывает меня с новой силой. После ухода Юсуфа в моей душе образовалась пустота, которую нечем заполнить. Конечно, Абди с его любовью и преданностью немало для меня значит, но между нами нет того тонкого и глубокого понимания, какое связывает меня с Юсуфом, несмотря на то, что он неграмотный дикарь. Но разве образование так уж важно для дружбы? Может ли оно изменить душу человека, данную ему от Бога? Оно способно лишь научить человека лицемерию, не более того…
XXI
Заложник
Наутро бедуин Джебели приносит мне письмо от Горгиса, в котором он просит меня приехать в Каир. Я понимаю, что нам нужно согласовать свои дальнейшие действия, но не могу уехать до возвращения Юсуфа. Два дня от него не было никаких вестей. На третий день я не нахожу себе места от волнения и, охваченный мрачными предчувствиями, отправляюсь в Порт-Тауфик к всезнающему Манолакису. Мне кажется, что за его сдержанностью к недомолвками таится некая неведомая сила, что-то вроде deus ex machina [47] , которая придает ему уверенности в том, что все устроится. Кроме того, у него столько связей, что он представляется мне жизненно важным центром, управляющим деятельностью всего организма.
47
Deus ex machina (лат.) — бог из машины (Примеч. пер.)
Явившись в кафе спозаранку, я томлюсь от ожидания, пока не появляется Манолакис со своей всегдашней улыбкой. Увидев мое расстроенное лицо, он перестает улыбаться. Я сразу же спрашиваю его, вернулось ли в порт судно Османо.
— Ну да, еще вчера вечером. Капитан пришел сюда около полуночи, когда я уже закрывал кафе. Разумеется, он не подозревает, что мне известно, где он был.
— Он не говорил вам о Юсуфе?
— Нет… Разве он не вернулся?
— Я пришел к вам для того, чтобы это выяснить.
— Не волнуйтесь раньше времени, вполне возможно, что члены экипажа не могли сойти на берег ночью, поскольку санитарная служба приходит только поздним утром, особенно когда в порту много пароходов. Глядите, вон там, между буксиром и баржей, стоит фелюга Османо…
— Судно с белым корпусом?
— Так точно…
Я вскакиваю, собираясь бежать к причалу, но хозяин кафе удерживает меня за руку.
— Не стоит туда ходить. Ни для кого не секрет, чем занимается это судно, и вам не следует обнаруживать к нему интерес. Подождите, я пошлю кого-нибудь на разведку.
Один из официантов, видимо, привыкший к подобным поручениям, снимает фартук и направляется в сторону фелюги.
В ожидании его возвращения я сижу, уставившись в газету, но смысл ускользает от меня. Наконец появляется слуга и сообщает нам с Манолакисом, что Юсуфа на судне нет; видимо, он сошел на берег с Абдульфатом, только неизвестно где — матросы об этом умалчивают.
Я бегу на вокзал, сажусь в местный поезд и через четверть часа оказываюсь у Ставро. Мои предчувствия по поводу Юсуфа оправдались. Отпуская своего боцмана, я был почти уверен, что бандиты сделают его заложником. Ставро пытается меня разубедить, но в его голосе нет прежней уверенности.
— У вас слишком разыгралась фантазия, не падайте духом прежде, чем мы узнаем правду. Положитесь на меня. Я знаю Османо и сумею развязать ему язык. А пока ступайте-ка отдохните, а то вы уже стали походить на привидение. Приходите ко мне в час дня, возможно, у меня появятся новости…
Ровно в час я снова стучусь в дверь Ставро. Он еще не вернулся, и в ожидании я выслушиваю бесконечный монолог его невестки, испытывая неловкость от того, что ничего не понимаю из ее слов. Возможно, Ставро принесет добрые вести, и в моей душе зарождается надежда.
В дверь стучат, и я вздрагиваю от неожиданности. Почтальон принес телеграмму. Видя мое нетерпение, женщина вскрывает ее с некоторыми колебаниями, видимо, опасаясь гнева Ставро. Текст написан по-гречески, но она не умеет читать. Подпись Михаэля, помощника Горгиса, которую я узнал, позволяет предположить, что в телеграмме содержатся важные сведения.
И тут в дом вбегает запыхавшийся Ставро. Я протягиваю ему вскрытую телеграмму, извиняясь за свою бестактность, но грек не слушает меня, поглощенный чтением.