Прикосновение к человеку
Шрифт:
Рассвет второго дня застал бойцов на местах. С новой позиции пулеметчики видели то же, что должен был видеть со своей позиции снайпер Постоев. Горло цистерны у самой земли, как огромное дуло, глядело в сторону немецких окопчиков наискось, почти с тыла.
Немцы как будто ушли с насыпи, но в окопах их стало больше. Это можно было заключить по возрастающей силе огня. По-видимому, противник опять готовился к контратаке.
Путь из окопов в тыл, а следовательно, и к окопам пролегал как раз перед отверстием цистерны, и эта дорога особенно оживилась во второй половине дня. И вот наступил момент, когда один из молодчиков не смог пройти к окопам.
Сахно и Птенцов выглядывали из-за цистерны. Их время еще не приспело.
Найдя убитого, гитлеровец вернулся траншейкой в окоп, но вскоре показался опять — и на этот раз не один, а с другим солдатом. Они осторожно ползли, оглядываясь на дот, прежде занимаемый ими, а теперь — нами. Нет, они не подозревали, что опасность стережет их с другой стороны.
Больше никто не прошел этой дорогой. И только немногие, как это казалось Любе, успевали, поникая к земле, оглянуться на звук выстрела. Длилось это более часа. Не в первый раз Люба Сахно видела картину войны, но и она начала нервничать. Птенцов чувствовал это по ее дыханию. Она начинала мерзнуть, хотя и не соглашалась в этом признаться. Птенцов с облегчением думал о том, что испытание, положенное ей, уже идет к концу.
В руках у Птенцова забился пулемет. Это был сигнал к общей атаке. Матросы, вставая во весь рост, сбегали под насыпь…
Что еще успел рассказать нам Постоев? О Любе Сахно было известно, что она — буфетчица из Ялты. С приближением немцев к Яйле девушка ушла в Севастополь. Она вступила в экипаж и вскоре стала разведчицей.
Бой у железнодорожной насыпи завершился полным уничтожением противника, засевшего в окопчиках. Огонь фланкирующего пулемета Василия Птенцова и громовой крик моряков: «Ура, вали фрицев на пупок!» — оборвались так же внезапно, как начались. Минут через пять после первой очереди Птенцова «валить на пупок» было уже некого.
Люба Сахно стояла над краем окопа, заваленного телами, и, видимо, эта ее поза крепко запомнилась Игнатию Постоеву, шагавшему с нами на бал вечером 8 марта.
Он говорил с горячностью:
— Жалейте, жалейте, товарищи художники, что вы не видели этого. Вот бы нарисовать! Какая это была фигура! Богиня, а не девушка!
Ни я, ни мой спутник, талантливый рисовальщик, не видели Любу Сахно в тот вечер боя. Теперь нам предстояло увидеть эту девушку. Однако всегда общительный мой друг, выслушав рассказ, шагал молчаливо. Мне показалось даже, что он загрустил…
Из темноты нас окликнули:
— Стой! Кто идет?
Мы назвались.
— А билеты есть? — спросил строгий голос.
— Билетов нет, но нам сейчас выдадут контрамарки, — отвечали мы и развеселились. — Доложите о нас адъютанту.
Нас ждали, и оцеплению было велено нас пропустить.
Из-под земли повеяло винным духом. Скользя по ступенькам, мы сошли в помещение, предназначенное для бала.
Вероятно, не так давно здесь был винный погреб. Сырые, порожние, ароматные бочки поднимались стеною под потолок. Столы, составленные посреди помещения, были накрыты госпитальными простынями, уставлены плошками, чашками, котелками, освещены лампами, собранными со всего фронта; и бойцы у этих столов, слушая речь врача Сермяжкиной, уполномоченной среди жен начсостава, сидели, как трезвые мужики на чужой свадьбе. Не так уж много было здесь женщин, подопечных милой, ласковой
Движение и веселье начались немного позже, после речи Сермяжкиной, когда с переднего края, из госпиталя и штаба пришло еще несколько запоздавших девушек. Хлебнув из плошек анапского рислинга, все поспешили начать танцы.
Время от времени у дверей слышался выкрик дежурного:
— Старшина Ларина! На выход!
Время от времени близкий разрыв снаряда, его толчок вытряхивал из невидимых щелей песок и комья земли.
«Богиня, — весело повторял про себя Постоев, настраивая свою балалайку и уже поглядывая с той искоркой в глазах, какая свойственна всем балалаечникам. — Богиня». Видимо, это словечко ему очень понравилось.
По глиняному, утоптанному полу шуршали десятки ног.
Вальс-бостон был объявлен первым, и в первом же танце мы увидели Любу Сахно.
— Вот она! — восторженно выкрикнул Постоев.
Его балалайка удивительно приспособилась к ритму театрально-медлительных, важных шагов бостона. Танец вел гармонист Гладченко из комендантского взвода. В стороне стоял Вася Птенцов и тоже не сводил глаз с Любы.
— Вот она! — повторял Постоев. — Это же надо видеть… Богиня Рафаэля!
Невысокая девушка, стриженная, как мальчик, с острым небольшим носиком на миловидном, несколько огрубелом лице, широко шагала, подталкиваемая партнером. Она только что сняла ватные штаны и надела крепдешиновое платье. В широком ее шаге чувствовалась привычка много и долго ходить — и ходить не одной, не гуляючи, а с теми, за кем нужно поспевать.
Легкая крепдешиновая юбка силой движения отбрасывалась и вилась, взлетала, обнажая сапожок, и вот тут-то вдруг мелькнула засунутая за голенище деревянная ложка…
Я вспомнил все это вчера, рассматривая полузабытый фронтовой альбом зарисовок моего друга художника.
…Легкая юбочка вьется, взлетает, обнажая сапожок с ложкою, засунутой за голенище. Хороший рисунок! В нем есть все — и война, и чувство художника.
ПЛОТИНА
Не всякая птица долетит до середины Днепра.
В первых числах августа мы забетонировали верхний блок семнадцатого быка и этим значительно опередили бетонщиков левого берега. До последних минут мы работали как бы в огромном деревянном ящике, куда ковши длинноруких дерриков один за другим вываливали бетонную массу, а мы разгребали ее и утаптывали. Неожиданно для себя мы появились над верхним краем опалубки, взойдя на дымящемся бетоне, как на хлебной опаре. Еще несколько минут тому назад мы видели над собою только голубое небо, и теперь сразу из голубого день обратился в желтый — преобладающий цвет широких берегов Днепра и самой реки, запруженной вверх по течению строительным лесом.
Невдалеке мы увидели могучий профиль той части плотины, которая шла к нам на соединение с левого берега. Круто обрезанный с водонапорной стороны, в лесах неубранной опалубки, бетонный бык плотины возвышался перед нами, как носовая часть дредноута, приготовленного к спуску со стапелей. В июле на работах правобережной секции мы могли увидеть только отдаленные фигурки людей, снующие туда и сюда, а сейчас я увидел там, на приблизившейся полудуге плотины, моего земляка Потылицу. Мне даже казалось, что я вижу его чиряк на скуле и морщину на переносице.