Прикосновение ненависти
Шрифт:
Она задыхается, приподнимая бедра, прежде чем еще один прерывистый крик наполняет комнату.
— Я так близко. О боже мой, пожалуйста… Рен.
Я больше не могу ее дразнить. Не сейчас, когда я слишком хорошо понимаю, через какие муки она проходит.
— Просто расслабься, Ангел, — шепчу я, прежде чем прикоснуться вибратором к кончику ее набухшего клитора.
От ее крика я начинаю дрожать.
— О! О, да! Еще! — Ее бедра широко раздвинуты — мне следует побыстрее покончить с этим, иначе я могу забыть о своих принципах, — а ее блестящая, манящая киска просто умоляет,
Поскольку я не могу засунуть в нее свой член, я прижимаю вибратор к ее плоти, удерживая его на месте и пристально наблюдая, как выражение чистого, сияющего облегчения омывает ее, превращая агонию в экстаз.
— Да! Да, о боже! Я кончаю!
Затем все, что еще она хотела сказать, пропадает, когда накатывает волна за волной, а ее бедра сжимаются, захватывая мое предплечье между ними. Я наблюдаю, как нарастает румянец, заставляя ее кожу сиять, а ее соки пропитывают мои пальцы.
Ради нее и ради себя я убираю вибратор, как только она расслабляется, а затем выключаю его. Она тяжело дышит, как спортсменка в конце марафона, что, в некотором смысле так и есть. Сегодня я действительно заставил ее попотеть.
И она выдержала. Она выдержала все. Гордиться ею сейчас не совсем правильно, но я все равно горжусь.
К тому времени, как ее дыхание становится более ровным, я снова одеваюсь и развязываю ей запястья. Ее руки падают на матрас, я тут же жалею о рубцах, оставленных ремнем.
— Больно? — Шепчу я, потирая их так нежно, как только могу.
— Нет, — уверяет она меня, ее голос сорвался после всех криков.
— Ты голодна? Хочешь пить?
Она кивает, ее глаза снова закрываются, она обмякает от изнеможения. Мой милый, измученный ангел, опустошенный тем, через что заставил ее пройти мужчина, державший в заложниках ее сердце и тело.
— Отдохни немного. — Мне приятно иметь возможность заботиться о ней. Я так долго был один; перспектива приготовить сэндвич для кого-то другого доставляет радость. Особенно когда этот кто-то — она.
В сэндвиче с арахисовым маслом и желе нет ничего изысканного, но у меня такое чувство, что после того, что она прошла, он будет таким же вкусным, как и роскошные блюда, которые ее семья готовит на праздничных вечеринках.
Странно, что даже от самой незначительной мысли о них у меня сводит зубы. Это должны быть счастливые воспоминания, и я стараюсь думать о Ксандере без вспышек негодования.
Я обязательно беру с собой стакан воды, прежде чем отнести простую еду в спальню. Она все еще лежит, приходя в себя.
— Было слишком? — Спрашиваю я, присаживаясь на кровать.
Она смеется, открывая глаза.
— Совсем чуть-чуть. Я буквально думала, что умираю.
— Я бы не позволил этому случиться. — Я подношу половину сэндвича к ее губам, радуясь, когда она откусывает большой кусок. Поскольку, похоже, она слишком устала, чтобы сделать это самой, я приподнимаю ее голову одной рукой, а другой подношу воду к ее губам. Она делает большой глоток, затем счастливо вздыхает, как только я убираю стакан.
При ее аппетите она быстро доедает последний кусочек. Я предпочитаю сидеть в тишине, а не заполнять ее светской беседой. Нам не нужно
Понимающий взгляд ее глаз, когда они встречаются с моими, подтверждает это. Теперь в них появилось более глубокое понимание. Близость, которой раньше не было. Ну вот, я забираю еще один из ее первых раз, хотя у нее еще даже не день рождения.
— Тебе что-то тебе нужно? — Спрашиваю я, когда она осушает стакан и становится больше похожа на саму себя.
— Думаю, мне не помешало бы принять душ… — Она оглядывает себя и хмурится. — Если ты не против.
Мне приходится игнорировать предательское подергивание в моих шортах, пока я киваю в знак согласия.
— Конечно. Я не показал тебе остальную часть комнаты. Не то чтобы там было что показывать.
Сейчас я жалею, что не прибрался здесь, прежде чем привести ее, но я не совсем ясно мыслил. Я был слишком занят, наблюдая за ней издалека, сходя с ума от желания. Я возвращался сюда, чтобы переодеться или принять душ, на этом все. Все, что не касалось ее, отходило на второй план.
Тем не менее, она никак не реагирует, когда ее взгляд скользит по беспорядку в помещении, которое считается гостиной. Кухня, по крайней мере, более опрятная, с небольшим холодильником и дровяной плитой.
Эти две комнаты составляют всю хижину, не считая ванной, куда я ее веду.
— Здесь уютно, — говорит она, звуча искренне. Ее глаза расширяются при виде ванны на ножках в деревенском стиле. — О, как красиво. Просто очаровательно.
— Я рад, что тебе нравится, — бормочу, сдерживая улыбку, которая, я знаю, сошла бы за дурацкую, как у маленького мальчика, сияющего от похвалы учителя.
— Подожди, — выпаливает она, ее щеки покраснели, когда я обернулся после того, как включил душ и объяснил, как сложно настраивать воду, что краны требуют деликатного обращения. — Куда ты направляешься?
— Я хотел захватить тебе еще кое-что из одежды и, возможно, приготовить себе что-нибудь поесть.
Ее глаза слегка сужаются, зубы впиваются в нижнюю губу. Это может означать только одно — желание и страх борются между собой.
— Почему бы тебе вместо этого не присоединиться ко мне? Остальное может подождать. — Она медленно раздевается, не отрывая от меня взгляда. Почти заставляя меня отвести свой.
Ее тело. Трахни меня, каждый сантиметр кожи, каждый изгиб словно создан для меня. Чтобы к нему прикасались, держали, гладили, хватали.
Пожирали. Трахали.
Мне кажется, она забывает, кто здесь главный. Да, мне нужно сосредоточиться на этом, потому что это единственный способ устоять.
— Я уже принял душ, — сообщаю ей, слегка пожимая плечами, хотя во мне снова начинает бушевать огонь.
— Есть и другие причины принять душ. — Говоря это, она заходит в ванну, оставляя занавеску открытой. Я не могу оторвать глаз от нее, от воды, стекающей по ее волосам. Она стекает по груди, капает с розовых сосков ее упругих сисек, я сдерживаюсь из последних сил, чтобы не зарычать, как животное, в которое она меня превращает.