Прикосновение (Пьесы)
Шрифт:
В а л я. Я не могла не сказать.
А л и к. А ты что, так все ему и выложила?
В а л я. Да…
А л и к. То-то он так взбесился…
В а л я. Я дрянь последняя, Алик… Как все ужасно… И ничего не объяснишь…
А л и к. А что бы ты хотела объяснить?
В а л я. Как все было.
А л и к. А как все было?
В а л я. Никак. Ничего ведь не было. Правда, Алик?
А л и к. Ты так думаешь?
В а л я. Да.
А л и к. Ну ладно, не было, так не было. Не в том дело.
В а л я. Нет, ты меня не понял. Я не имела в виду, что вообще ничего не было. Но ты же помнишь, как это случилось?
А л и к. Я хорошо все помню.
В а л я. Мы же не нравились друг другу даже…
А л и к. Ты так считаешь?
В а л я. Ну конечно. Ты что, не помнишь, как все было? Я совершенно случайно осталась у вас. И ты случайно приехал. Ты же был на каких-то сборах.
А л и к. Да.
В а л я. Когда я проснулась, ты плакал из-за этой женщины. Правильно?
А л и к. Да.
В а л я. Я принесла тебе воды. И ты начал мне рассказывать о том, как ты ее любишь. И что убьешь и себя, и ее… Ты помнишь?
А л и к. Да.
В а л я. Я тебя уговаривала не делать этого?
А л и к. Да.
В а л я. И это произошло… потому, что мне стало так жалко тебя…
А л и к. Только поэтому?
В а л я. Да. Только поэтому…
А л и к. Ты правда так думаешь?
В а л я. Да.
А л и к. И я тебе совсем не нравился?
В а л я. По-моему, нет. Конечно, что-то было, но…
А л и к. А ты вспомни, что ты мне говорила в ту ночь…
В а л я (растерянно). А что я говорила?
А л и к. Разве из жалости так любят, Валя? Ты мне такие слова шептала… о том, что давно влюблена в меня… Ну, вспомни. Какая там жалость?! Это была одна из самых лучших моих ночей, а ты говоришь — из жалости.
В а л я (жалобно). Я тебя не любила тогда, Алик. Я точно знаю… А то, о чем я тебе рассказывала, — это было давно, когда мы еще совсем маленькими девчонками были… Мы тогда всем классом в тебя влюбились, все девчонки… Это было очень давно, когда нам лет по четырнадцать было… Мы поэтому к вам домой все время бегали.
А л и к. Может быть, я не спорю… Но ты просто многого не помнишь. Ты как в бреду была и все время говорила о любви.
В а л я (беспомощно). Я Диму любила тогда.
А л и к. Почему же ты пряталась потом от меня? Ты же целый год от меня пряталась. Вспомни…
В а л я. Я не пряталась. Я любила Диму и не хотела тебя видеть.
А л и к. Ты и Диму своего не хотела видеть.
В а л я. Мне было стыдно перед ним после того, что у нас с тобой произошло.
А л и к. Я точно знаю: от меня ты пряталась потому, что я тебе нравился и ты меня боялась. А вот почему ты Диму не хотела видеть, этого я не знаю. Но в конце концов он тебя уломал.
В а л я. Но потом же у нас с ним все было хорошо. Целых три года. Значит, я любила его?
А л и к. Потом, может, и любила. Но в ту ночь дело было не в жалости. Ничего себе жалость! Да на мне места живого не было утром… Ну, вспомни.
В а л я (беспомощно, устало). Это была не любовь… Я точно знаю. Это было что-то другое. И возникло потом… А вначале мне тебя было только жалко. Честное слово.
А л и к. Да что ты меня убеждаешь? Я не знаю, почему ты была со мной и тогда, и потом, когда расстались с Димой. Может, из жалости, а может, потому, что я тебе все-таки нравился. Не знаю. И знать не хочу. Мне все равно. Главное, что мне с тобой было хорошо. (Отпивает глоток шампанского, ставит бокал на стол. Пауза.) У меня есть один хороший загс, он работает по субботам.
В а л я. Ну и что?
А л и к. Может, зарегистрируемся?
В а л я. Перестань дурачиться, Алик.
А л и к. Я не дурачусь. Мне сегодня исполнилось четверть века, и я серьезен, как никогда в жизни. И я точно знаю, что мне нужно для счастья. Ну, спроси у меня, спроси: «Алик, что тебе нужно для полного счастья?»
В а л я. У меня не то настроение, Алик.
А л и к. А я отвечу: «Мне нужна ты, Валечка».
В а л я. И когда ты это решил?
А л и к. Когда ты в очередной раз исчезла… Ты мне нужна как единственный свидетель. А то ведь никто не верит, что я был хорошим мальчиком когда-то, что я, например, умел плакать…
В а л я. А тебе это так важно?
А л и к. Иногда очень.
В а л я. Ты изменился за это время, Алик.
А л и к. Глаза стали тоскливыми. Это от слишком веселого образа жизни. Я много веселился этот месяц, после того, как ты исчезла. Я все ждал, ждал, когда ты вернешься… А потом решил сам тебя поискать. Ну, что будем делать?
В а л я. В каком смысле?
А л и к. Может, все-таки поженимся?
В а л я. Ну, что ты говоришь, Алик? Я же тебе все объяснила. Я люблю его.
А л и к. Внизу машина. Туда час езды.
В а л я. Куда?
А л и к. В загс. К четырем часам возвращаемся, заезжаем за твоими родителями, едем в «Интурист», там уже накрыты столы. Все сидят, мы входим и объявляем свадьбу вместо дня рождения. Все обалдевают. Представляешь, как будет здорово?!
В а л я. Представляю.
А л и к. Нет, я серьезно. И не думай, что это так уж глупо. Никто ведь не знает, как все должно быть, чтобы люди были счастливы… Я давно хотел тебе предложить… Но как-то не получалось. Но я все время говорил себе: «Ничего, ничего, повертишься еще немного и позвонишь Вальке. И все будет хорошо. Она то, что тебе нужно». А когда ты исчезла, понял — все, больше откладывать нельзя.
В а л я. Поздно ты понял.
А л и к. Это всегда так бывает. Закон падающего бутерброда. Ну, ничего, у тебя все равно с ним ничего не получится.
В а л я. Я очень люблю его, Алик.
А л и к. Это ничего. Это обойдется. Я понимаю, что я не ахти что, но я перестану пить, брошу эту дурацкую аспирантуру, пойду работать, и прекрасно заживем. А то я уже до точки стал доходить.
В а л я. Я люблю другого человека, Алик. Неужели ты не понимаешь?
А л и к. Я все понимаю, я старый, мудрый и усталый человек. И я все понимаю. Именно поэтому я и хочу на тебе жениться. А он ничего не понимает, мой научный руководитель. Он весь состоит из правил: можно, нельзя, надо, обязан, хорошо, плохо… Он высокоморальный человек. И по его правилам то, что у тебя было со мной, — это плохо. И он никогда этого не переживет. Умрет, но не простит. Я знаю таких… Уж лучше бы ты ему ничего не говорила.