Прикосновение (Пьесы)

Ибрагимбеков Рустам Ибрагимович

О т е ц. А почему, собственно, об этом должны знать?

А д а. Вы поразительный человек! Да любой другой трубил бы об этом на каждом углу.

О т е ц. Выдумаете?

А д а. Уверена. Гулам на одном несчастном аресте своего отца целый дом отхватить хочет. А на вашем месте он сейчас в правительстве сидел бы…

О т е ц. Вы что-то, по-моему, сильно преувеличиваете, Ада.

А д а. Ничего я не преувеличиваю. Вся моя диссертация на вас построена. (Улыбается.) Подождите, еще не то будет! Я еще займусь вашим участием в Великой

Отечественной войне!

О т е ц. Что вы! Что вы! (Машет руками.) Зачем это нужно? Миллионы воевали, и я, как все… Смешно даже говорить об этом. (Смотрит на жену.)

М а т ь. Действительно, Ада, о войне писать не стоит. Ну, что он был военным журналистом, работал в армейской газете… Что об этом писать?

А д а. Как что? Участник революции, прошел все пять лет войны, был в керченском окружении, дошел до Берлина. И вы считаете, что об этом не надо писать?

О т е ц. Но я даже ранен не был.

А д а. Это не обязательно. Есть Герои Советского Союза, не получившие ни одной царапины.

О т е ц. Мне даже выстрелить не пришлось ни разу.

А д а. У вас были другие обязанности. Маршалы тоже не стреляли.

М а т ь. Если уж писать, то лучше о революции. Тогда он хоть по-настоящему воевал.

А д а. Тетя Халида, это не важно, стрелял дядя Гамид или нет. Важно то, что он участвовал и в революции, и в Великой Отечественной войне.

О т е ц. Таких много было.

А д а. Может быть. Но я знаю вас. И страшно рада этому. Для меня вы просто клад. Только, честно говоря, я одного понять не могла, когда раскопала ваши документы, и спросить как-то неудобно было… У вас что-то случилось в двадцатом году, после установления советской власти в Азербайджане? Что-то произошло с вами?

О т е ц. Нет, ничего не произошло. А почему вы решили?

А д а. Слава богу… Значит, я ошиблась. Просто я не встречала больше вашего имени ни в архивных документах того времени, ни в газетах… Вы как будто исчезли.

О т е ц. Я не исчез. Кончилась революция, и я пошел работать по специальности.

А д а. Куда?

О т е ц. Преподавателем в школу, потом в университет. Я же историк.

А д а. И все время работали преподавателем? Все годы?

О т е ц. Да. До сорок первого, пока не началась война.

А д а. А после войны?

О т е ц. И после войны тоже.

А д а. Там же?

О т е ц. Да, в университете.

А д а. Невероятно. (Непонятно, восхищается она или недоумевает.)

О т е ц. Что?

А д а. Ну вот это все, ваша жизнь.

О т е ц. Извините, Адочка, но я не понимаю вас…

А д а. Мне трудно объяснить, но это как-то не укладывается в наши нынешние представления. Вы участвовали в революции, победили, а потом… пошли работать учителем…

О т е ц. А что я должен был делать?

А д а (наивность вопроса несколько смущает ее, но желание выяснить все до конца берет верх). Не знаю… Но ведь другие занимают какие-то должности. А вы остались простым учителем. Вы меня понимаете?

О т е ц (не

сразу). А-а-а… Но ведь, Адочка, я воевал не потому, что мне нравилось это или из-за выгоды какой-то. Так сложилась жизнь. Надо было… возникла необходимость. Если бы революция не победила бы, я все равно был бы историком, но тут ведь дело было не только во мне… Ну, а в сорок первом, как вы сами понимаете, вопросов вообще не было, надо было защищать свой дом, своих детей, страну…

А д а. Да, да, конечно. Это понятно. Я не войну имела в виду… а самое начало. Когда вы были молодым, перед вами открылись такие возможности… Вы могли бы стать кем угодно, занять любой пост.

О т е ц (улыбнувшись). Я не честолюбивый человек, Адочка.

А д а. Вот об этом я и говорю…

М а т ь. Скажите, Ада… но отец Гулама был все-таки в семнадцатом году в Москве?

А д а. Да, был… Продавать туда что-то повез. Он же до революции магазин свой имел… Ой! (Прислушивается.) Кто-то идет… Я побежала… (Спешит к калитке.) Ради бога, простите меня за глупые вопросы…

Навстречу Аде в калитку входит Э л ь д а р.

Здравствуйте, Эльдар… Ой… Не смотрите на меня…

Э л ь д а р. Здравствуйте… (Уступает дорогу, не обратив внимания на наряд Ады, причину ее смущения и поспешного ухода.)

О т е ц (радостно матери). Я же говорил, что они приедут!

Мать стоит посреди участка с камнем в руках. Эльдар, поздоровавшись с родителями, проходит под навес и устало опускается на кровать.

О т е ц. А где Акиф и Расим?

Э л ь д а р. Они не смогли приехать. У Расима ученый совет.

О т е ц (упавшим голосом). А почему Акиф не приехал?

Э л ь д а р. Не знаю, наверное, и у него какие-то причины…

Молчание. Мать несет камень к скале.

(Провожает ее взглядом.) Они обязательно приехали бы, если могли, ты же знаешь… К сожалению, не все зависит от нас. (Негромко отцу.) Я тоже должен буду скоро уехать…

О т е ц (невольно оглянувшись на мать и тоже понизив голос). Ты что, совсем не останешься?

Э л ь д а р. Не могу. Я приехал предупредить, чтобы вы не ждали… Мне обязательно надо быть в городе сейчас…

О т е ц (умоляюще). Может быть, хоть ненадолго задержишься? Часа на два, на три хотя бы?

Э л ь д а р. Папа, неужели ты думаешь, я бы не остался, если мог?

О т е ц. Да, да, конечно… Просто она так ждала… Я даже не знаю, как ей об этом сказать.