Прикосновение
Шрифт:
— Старинный осетинский массовый танец симд! Исполняют учащиеся первого, второго и третьего классов!
Это было что-то невероятное. Одно дело, когда малыш в доме родителей танцует на потеху деду и дядям. Другое — когда он выходит на люди. Выходит танцевать, нарядившись в огромные отцовские сапоги, черкеску, для солидности углем намалевав себе усы, выходит, молодцевато подбоченившись, выпятив грудь, сжав пальцы в кулаки; старательно выделывая ногами замысловатые движения, малыш поглядывает на плывущую рядом девчушку в длинном бабушкином платье…
Звуки гармошки подзадоривали каждого взрослого, вызывая
И все было бы хорошо, если бы вдруг Габо не объявил, что сейчас выступит юная балерина. Он забыл назвать имя танцовщицы и не объяснил, что такое балет, оставив всех в неведении.
Легко ступая на пальцах в мягких чувяках, из-за простыни вынырнула девчушка. Была она в короткой, скроенной из кофточки Зины, юбчонке — просвечивающей, шелковой, в майке с короткими рукавами… Гармонь играла нечто непонятное, и девчушка грациозно, как это удается только малышкам, прошлась сперва в одну сторону, потом в другую… Горцы оторопело вытаращили глаза на танцовщицу, пытаясь узнать в этом неземном создании, чья она дочь… Сперва раздался вздох в задних рядах, где сидели женщины, потом прошелся ропот по остальным рядам… В зале стало тихо, все замерли… Девчушка танцевала легко и красиво, а в душах аульчан боролись два чувства: восхищение и возмущение. Восхищение рождено было той сказочной картиной, которая внезапно возникла перед ними, а возмущение было вызвано тем, что эта несчастная по чьей-то воле осмелилась выйти на люди в таком обнаженном виде… Агубе внутренне ахнул, пожалев, что сам не расспросил о затее Зины, он бы ей обязательно подсказал, что такого танца исполнять в их ауле никак нельзя. Но было поздно, поздно! Оставалось уповать только на то, что красота танца заставит горцев смилостивиться, сведет на нет их гнев.
Гром негодования все-таки грянул. Иналык привстал, желая получше рассмотреть девчушку, а рассмотрев, возмущенно замахнулся палкой на танцевавшую и закричал:
— Так это же наша Серафима! Ай, бесстыдница! Уходи сейчас же с глаз моих, несчастная!!!
Бедная девчушка замерла, не окончив танца, ошарашено поглядела на дедушку, но Иналык закричал:
— В каком виде ты показалась на люди?! Да есть ли здесь твоя несчастная мать?!
Таира метнулась со своего места, подхватила дочь на руки, шлепая ее по короткой юбчонке, запричитала:
— Погибель моя! Кто осмелился тебя так нарядить?! Кровникам своим не желаю такого позора!
Бедная Серафима заплакала. Из-за простыни показалась побледневшая Зина, бросилась выручать ученицу:
— Перестань! Таира! Она же настоящий талант! Талант!
— Я не знаю, что ты называешь талантом, — взревел Иналык. — Но если это то, что ты нам показала, то молись богу,
— Но это же балет! Классика! — заплакала Зина.
— Буду знать теперь, как этот позор называется! — вскричал Иналык. — Ба-лет! По-зор!
— Дорогой Иналык, подождите же! — бросилась наперерез ему Зина. — Не уходите! Есть еще у нас номера!
— С меня достаточно! — взревел Иналык и замахал рукой: — Эй, Кетоевы, все домой!
Тотырбек молча смотрел на то, как горцы поспешно вскочили со своих мест и устремились вслед за Иналыком. Он понимал, что никому не удержать разгневанных аульчан. Женщины бросились за простыню и, подхватывая на руки своих чад, торопливо уносили их…
…Дома Агубе никак не мог успокоить плачущую Зину…
— Новая же жизнь пришла, новая! — рыдала она. — Люди должны приобщаться к культуре. Я столько времени готовила этот балет. Изрезала свою единственную кофточку. Я мечтала, что скоро отправим Серафиму в Москву учиться на балерину… И из-за одного старца все, все испортилось!..
— Горцам нельзя показываться голыми, — напомнил Агубе.
— Не голая она была! Все балерины так выходят на сцену! И потом ей же всего семь лет!
— Детей с детства надо воспитывать в строгости, — опять подал голос Агубе. — Иначе нельзя. Чему в детстве научишь, то проявляется и в годы зрелости…
— Можно! Можно! — закричала в отчаянии Зина. — Будет у осетин балет! И очень скоро!.. Посмотришь! еще будем гордиться Серафимой!
Зина никак не могла смириться с мыслью, что красота балета не победила старых предрассудков. Затевала с Агубе споры, укоряла его в бездействии, твердя, что ему надо повлиять на стариков, убедить их, что появление девочки-горянки в коротенькой юбочке отнюдь не свидетельствует о том, что из нее вырастет плохая, позорящая честь семьи женщина. Потом Зина вдруг перестала вспоминать о концерте, и опять детишки с таинственными лицами зашептали о чем-то. Агубе насторожился. Теперь он не был так беспечен, он должен был знать, что задумала жена. И он спросил о том у нее напрямик.
— Мы примем участие в соревнованиях, — радостно улыбнулась Зина. — Представляешь: Зара берет с разбега высоту метр тридцать семь сантиметров! У нее верный шанс стать победительницей районных соревнований. Когда она возвратится чемпионкой, весь аул будет гордиться ею…
— Она будет прыгать? — поразился Агубе.
— У нас есть и бегуны, и прыгуны, и толкатели ядра, — гордо заявила Зина. — А знаешь, где мы тренируемся? На опушке, за лесом. Никто не видит.
— В чем они тренируются? — с опаской спросил он.
— В трусах и майках, — беспечно сказала она.
— Чтоб больше этого не было! — закричал Агубе на жену.
Они еще никогда не ссорились, и от этого их размолвка была тягостной и продолжительной…
— …Что гасит любовь? — задумчиво спросил Дзамболат.
— Разлука!
— Измена!
— Смерть!
Ребята кричали наперебой, а Дзамболат смотрел не мйгая на них, не отрицая и не подтверждая ничьей правоты. Они сидели на берегу речки, подле костра.
Дзамболат, подкинув веток в костер, тихо произнес: