Прикосновение
Шрифт:
Глава седьмая
Переезд на новое место — это не только хлопоты, вызванные необходимостью уложить громоздкие и хрупкие вещи на подводы так, чтобы можно было еще и детей и жену пристроить поудобнее, а самому усесться с таким расчетом, чтобы дорогу видеть, не прозевать ни поворота, ни спуска, ни подъема, ни пропасти… Переезд — это не только горечь расставания с домом, который ты сам строил и в котором прожил столько лет, где познал радость первой брачной ночи, услышал неистовый крик новорожденного. Переезд — это не только прощание с родными и земляками, о которых ты все знаешь и которые о тебе все знают, это и прощание с могилами родных и близких. Переезд — это непременно
Умар весь в бегах с утра до вечера, домашние что-то связывают, собирают, ремонтируют, сушат на солнце, пекут; только и разговоров о том, чтобы все предусмотреть, чтобы в пути ни в чем не нуждаться… Дзамболат выделил из своих скудных запасов семена пшеницы, кукурузы, картофеля, настойчиво предлагая сыну взять их, ибо эти сорта им проверены, а кто знает, какие Умару достанутся на новом месте… В хлопотах и в выслушивании советов проходил день, Умар и за одно возьмется и за другое, а щемящее чувство не покидает его ни на миг, каждую минуту напоминает о себе: как будет там, не пожалеет ли он, что сорвался с места, перекочевал в спешке, заранее не разведав ни место, куда направляется, ни людей, с кем придется рядом теперь строить свою жизнь. Дзамболат советовал ему предварительно съездить в долину, все увидеть своими глазами, чтоб потом не жалеть. Но Умар видел, что кому-то из их семьи надо перебраться, — ведь с каждым годом теснее и теснее становится в доме. И он понимал, что этим «кем-то» не могут быть ни болезненный Касполат, ни Мурат, который никак не может создать семью, им должен быть он, Умар, у которого уже четверо детей. И, высказав свое решение переехать на новое местожительство, он не стал мешкать. К тому же лектор из Алагира в каждый свой приезд в Хохкау говорил о том, как хорошо в долине переселенцам с гор: и богатую, лучшую землю им выделила Советская власть, и помогает отстроиться, давая денежную ссуду. Умару было известно, что никто из тех, кто отправился на новые земли из Нижнего аула, назад не возвратился. И это тоже был весомый довод. И он спешил, чтоб его не опередила весна, чтоб не упустить благоприятное время для сева…
Смущало Умара то, что вместе с ними отправится в дальний и неведомый путь калека Урузмаг с молодой женой. Он попытался отговорить их, мол, одноногому трудно будет на новом месте и участок земли вполне достаточен для того, чтобы прокормить две души. На это Урузмаг ему хмуро возразил:
— Калеке по горам труднее и ходить… Хуже в долине не будет…
Отправились они в путь. Впереди двигалась подвода Тотырбека, следом ехали Агубе, еще не оправившаяся от вторых родов Зина с малышкой на руках и их двухлетний сын Тотраз. Замыкали обоз Гагаевы. Арбу решили вещами не загружать — в ней ехали Урузмаг, Фаризат, Сима с Езеттой и Абхазом. Умар устроился на последней подводе, доверху нагруженной вещами. Лошадью правил десятилетний Руслан.
Как ни бодрились и отъезжающие, и провожающие, но, когда колеса подвод и арбы заскрипели на окраине аула, раздался плач. Первыми в голос зарыдали женщины, им стали вторить дети… Умар, чувствуя, как горький комок подкатил к горлу, замахнулся кнутом и огрел лошадь, торопясь поскорее отдалиться от родного аула.
Три дня добирались они до нового села. В дороге часто останавливались. Дети точно сговорились и поочередно требовали остановиться для исполнения надобностей. Путь изматывал их.
К вечеру третьего дня они наконец добрались до места. Всадник, повстречавшийся им вблизи села, в ответ на вопрос, как ехать до Нового Унала, насмешливо усмехнулся, глядя на их скарб, запыленные лица и одежду, ткнул кнутовищем в сторону едва видных строении:
— Вон ваше гнездышко отчаянных…
Сам всадник явно был не оттуда. Он, видимо, съехал на эту дорогу с одной из проселочных. Он ускакал, не желая продолжить разговор, озадачив словами «гнездышко отчаянных». Глядя в спину незнакомца, Умар ощутил, как тоскливое чувство беспокойства с новой силой охватило его. Почему у всадника, когда он увидел их и услышал вопрос, появился презрительный тон? Неужто переселенцы чем-то опозорили себя? Неужели среди них есть негодяй, который неосторожным поступком мог вызвать презрение у жителей осетинских сел и аулов? — Тебя покарать мало! — в сердцах вознегодовал Умар, глядя вслед всаднику. Наконец он вновь взмахнул кнутом.
Все явственнее становились видны дома поселка. Чем ближе подъезжали подводы к селу, тем беспокойнее становилось на душе у Тотырбека. Со слов лектора и из газет он знал, что переселенцы довольны своей судьбой, благодарят за предоставленную возможность перебраться в долину, где им выделены плодородные земли… Проезжая мимо сел, он видел, как добротны дома жителей низины. Крыши их покрыты железом или черепицей. Окна подымались на два-три метра над землей. Во дворе блеяли овцы. Коровы жевали сваю вечную жвачку… Довольством так и веяло от хадзаров…
А сейчас перед Тотырбеком предстали низенькие, скособоченные, неровно, наспех построенные домишки с узенькими окошками и разбитыми стеклами. На редкой крыше увидишь черепицу, не говоря о железе. Большинство крыты соломой… Дворов не было — домишки стояли не огражденные забором, что считалось позором, последней гранью бесхозяйственности горца… Собаки не были привязаны; заслышав скрип колес, они яростно набросились на вновь прибывших. Хотя вечер еще не наступил, единственная улица села была пустынна. Лишь возле одного домика возились в земле дети. Тотырбек натянул вожжи, закричал им:
— Дети, из взрослых кто-нибудь дома есть?
На него уставились удивленные глаза. Остановились и следовавшие за Тотырбеком подвода и арба. Он встретился взглядом с Умаром и по его растерянному виду понял, что и Гагаев удручен увиденным. Агубе, Сима, Зина и Фаризат с недоумением смотрели на неухоженных детей.
— Эй, малыш, — выделил Тотырбек среди столпившихся возле подвод мальчуганов того, что постарше. — Позови кого-нибудь из дому.
Малыш сорвался с места и бросился к хадзару. Через минуту из низеньких дверей дома, согнувшись, вышел старик осетин и бодро зашагал к ним, сопровождаемый маленьким гонцом. Он поздоровался, обращаясь к Умару, тотчас же определив, что приезжий старше по возрасту:
— С приездом, дорогие гости, — и засмеялся, показав им беззубый рот. — Впрочем, что я говорю? Вы, судя по скарбу, хотите стать нашими соседями. Угадал?
Агубе, поражаясь его веселости, уточнил:
— Мы намерены были поселиться в Ногунале…
Старик всплеснул руками, что совсем не было прилично мужчине, замотал бородой:
— Значит, вы на месте. Это и есть Ногунал. Мы его сами воздвигли. Сами! За шесть лет! Когда я приехал сюда, здесь было поле. Только поле — и ни одного домика. А теперь… — он счастливо засмеялся.
Чему он радуется? — поразился Умар. Так говорит, будто горы свернул, достиг земного рая. А чего здесь радоваться? Сразу видно — беднее села в Осетии нет. Он видел, что и Тотырбеку не по себе, и Сима, глядя на Фаризат, ладонями шлепнула себя по щекам:
— Это и есть Ногунал?!
— Деревья здесь не растут? — спросил Тотырбек, чтоб спросить что-то.
— В первый же год посадили, — охотно стал рассказывать старик. — Да наши недруги, когда мы были в поле, порубали их… Мы осенью вновь посадили, — а они опять порубали, — продолжал он. — Прошлой весной снова привезли саженцы. Да не подросли они еще. Через три-четыре года вокруг каждого дома будет много деревьев, — закончил он.