Прикосновение
Шрифт:
И все же, как выяснилось, умирать мне не хотелось. И пока Жирдяй Джером убивал убийцу, убившего меня, я, недолго подумав, почти инстинктивно вдруг увидела лицо своего убийцы глазами Жирдяя Джерома и забыла, что нужно сдавливать пальцы.
Мой убийца повалился на колени с побагровевшим лицом и с вылезшими из орбит глазами, жадно ловя ртом воздух. Вокруг собралась толпа, окружившая нас тесным кольцом, – тело к телу, пот к поту. Вдруг раздался голос:
– Почему ты не прикончил его, Джером? На хрена оставлять эту мразь в живых?
Я не могла говорить.
– Давай я его добью, Джером! – прогнусавил другой, ворюга с порванной губой и татуировкой на руке, отчаянно стремившийся
Мое молчание было воспринято как знак согласия, и с легким вскриком заключенный рванулся вперед, глубоко вонзив узкий конец ложки в глазницу моего убийцы.
Глава 15
Спальный вагон – не самый удачный термин. Правильнее было бы назвать его вагоном для полудремы, к тому же постоянно прерываемой. Менялись локомотивы, вагоны дергались у погруженных во мрак платформ, и путешествие до Софии превратилось в серию резких остановок и рывков со скрежетом тормозов и бьющими по голове ударами металла о металл. В спальных вагонах вы не можете спать и лишь временами проваливаетесь в бессознательное состояние, понимая, что ничего не понимаете, а мысли, которые приходят вам в голову, мыслями в полном смысле слова не являются. И, едва соображая, где находитесь, вы засыпаете, но почти сразу просыпаетесь, не осознавая, что спали хотя бы минуту.
Мы прибыли в Софию в 04.23 утра. Я бы даже не узнала об этом, если бы пассажир-одиночка не поставил себе будильник ровно на 04.15. Часы подали звук, показавшийся мне сиреной, возвещавшей о ядерной атаке, пробудив и перепугав всех пассажиров купе. Сам он скатился со своей полки прямо во вчерашней одежде, взял сумку и вышел, не сказав ни слова. Когда поезд подошел к перрону, я чуть приоткрыла занавеску. Солнце над городом еще не встало. Одинокий носильщик скучал на пустой платформе. Я передвинула свою подушку в вафельной наволочке ближе к стенке и снова свернулась клубком, пытаясь заснуть.
Когда мы покидали Софию, занавеска так и осталась опущенной. Город, его история и его обитатели с их радостями и трагедиями – все это никак не могло интересовать меня в пятом часу утра.
Сербы паспорта проверяли. На станции Калотина-Запад группа угрюмых проводников, сопровождавшая нас всю ночь, сошла с поезда и покатила свои маленькие чемоданчики на другую платформу, чтобы вернуться домой. Новые проводники носили пижонские пилотки и поношенные синие форменные куртки. Как только поезд тронулся, они принялись стучаться в двери каждого купе:
– Билеты! Паспорта!
И то и другое куда-то унесли для проверки. Я отдала свой турецкий паспорт, данные которого уже хорошо запомнила, и откинулась на полке, жалея, что нельзя открыть окно пошире и посмотреть на мелькавшие за ним последние пейзажи Болгарии. Бояться опознания по эту сторону границы уже не приходилось. Как бы хорошо ни работала турецкая полиция, чтобы объявить человека в международный розыск, требовалось гораздо больше времени.
Когда мои бумаги проверили и проштамповали, я снова открыла досье, помеченное фамилией Кеплер.
Почти сотня фото и имен, стоп-кадров с видеокамер наружного наблюдения, копии ордеров на арест и семейных снимков. Записи личных бесед и документы, перенесенная на бумагу электронная переписка и данные прослушки мобильных телефонов. Некоторые лица в досье я едва помнила, а другие принадлежали мне порой годами. Вот нищий, встреченный мною в Чикаго, – отмытый и гладко выбритый, он оказался совсем еще мальчишкой. Прежде чем расстаться с тем телом, я записала юнца на курсы официантов в Сент-Луисе, посчитав
Десять лет моей жизни были уложены в аккуратнейшем хронологическом порядке. Каждый скачок, каждый переход, каждое переключение, все мои тела были отслежены и зафиксированы для использования в будущем. Вплоть до самой последней страницы – Жозефины.
Кто-то провел долгие годы, следуя по моим следам, отмечая каждый мой шаг, пользуясь данными о случаях амнезии, показаниями мужчин и женщин, у которых выпали из памяти час, день, а порой и несколько месяцев подряд. Это был шедевр работы сыщика, триумф судебно-медицинской экспертизы, но лишь до того момента, когда в досье совершенно необъяснимо возобладала бессовестная ложь, заклеймившая меня саму и владелицу моего последнего тела как убийц.
Я вынула из досье несколько фотографий. Женщина, сидящая за витриной кафе в Вене, не притронувшись к пирожному; ее кофе уже явно остыл.
Мужчина в больничном халате с рыжевато-русой бородой, спускавшейся на его обвислый округлый живот, который смотрел в окно, где не виделось ничего примечательного.
Мальчишка-подросток с волосами, уложенными острыми зубцами, показывающий в объектив камеры два поднятых пальца и высунувший розовый язык с пирсингом. Определенно не мой тип, но, учитывая прочие обстоятельства, его снимок в моем досье мог появиться всего лишь случайно.
Глава 16
Пока поезд медленно полз по окраинам Белграда, я проверила свои пожитки.
Паспорта, деньги, оружие, мобильный телефон.
Я вставила батарейку и включила телефон. Он достаточно долго думал, где находится, а потом словно нехотя сообщил: да, это Сербия, и прислал мне текст с извещением о данном факте и пожеланием приятного пребывания в стране. Я ждала. Пришли еще два сообщения. Первое напоминало о пропущенном звонке. Номер не определился. И поступил текст: «SOS Цирцея».
Больше ничего.
По некотором размышлении я снова отключила телефон, вынула батарейку и сунула их на дно сумки.
Что можно сказать о Белграде?
Это очень плохой город, если вы стары, сварливы и придирчивы. Но фантастическое место, чтобы удариться в загул.
Вокзал – превосходный монумент амбициозной архитектуре XIX столетия, чудо пропорций и форм, построенное из превосходного камня. Никакого сравнения с позорным сараем в Капикуле. Стоит выйти на площадь, и вам начинают сигналить таксисты, выстроившие машины вдоль тротуара бампер к бамперу. В густом транспортном потоке трамваи и троллейбусы сражаются за место под паутиной электрических проводов, питающих их энергией. Неподалеку стоят два высотных здания. Они кажутся серыми и пустующими. Совсем недавно в одно из них попала натовская крылатая ракета. Словом, это настоящий вокзал. Сердце города. К запахам выхлопных газов и сигаретного дыма примешивается аромат речной воды, доносящийся оттуда, где сливаются Сава и Дунай, – при их виде понимаешь, что прежде не знала, как выглядит настоящая река. Стоя на берегу Дуная, легче верится, что и весь наш мир – всего лишь часть суши, со всех сторон окруженная водой, то есть остров.