Прилипалы
Шрифт:
— На кого ты ставишь?
Хэнкс изумленно воззрился на Каббина.
— Разумеется, на себя, — торопливо ответил он.
— Я про футбол, дурачок, — и Каббин проследовал в студию.
Микки Делла пристроился к Питеру Мэджари.
— Я удивлен, что ты решился выползти из чащобы на свет божий.
— Ах, Майкл, как приятно тебя видеть, — последовал ответ. — Мне-то говорили, что тебя отправили в дом престарелых.
Нил Джеймс радушно встретил гостей, пожал им руки и отправил гримироваться. Девушка, что работала с Каббином, сказала, что выглядит он, как актер. Та, которой
— Может, наденем на меня бумажный пакет? — предложил Сэмми.
Когда Дональд Каббин вышел из гримерной, Чарлз Гуэйн отвел его в сторону.
— Один совет, Дон. Отвечайте покороче и не вступайте с ними в перепалку.
— Как насчет милой шутки после того, как меня представят? Раз уже столько говорили о моих городских клубах, может, мне сразу добавить к ним и мои гольф-клубы?
Гуэйна аж перекосило.
— Пожалуйста, Дон, не надо. Никаких шуток. Держитесь с чувством собственного достоинства.
— По-вашему, в этом нет ничего забавного?
— Нет.
— Как скажете, — ответил Каббин, решив про себя, что от шутки не откажется, если подвернется благоприятный момент. Шутки снимают напряжение, подумал он.
Питер Мэджари увел его от Гуэйна.
— Будьте добры к Сэмми, Дон, — прошептал он. — Не слишком напирайте на него.
— Что значит не напирайте? Я просто обязан как следует приложить этого сукиного сына.
Мэджари печально улыбнулся.
— Просто запомните мои слова, Дон. Пожалуйста. Проявите доброту. Сострадание.
— О чем, собственно, речь?
Мэджари пожал плечами и вновь печально улыбнулся.
— Запомните мои слова, — повторил он.
После того, как Каббина увели на съемочную площадку, Тед Лоусон подошел к Питеру Мэджари.
— Ты ему сказал?
— Во всяком случае, намекнул.
— Рискованная затея, — в голосе Лоусона слышались нотки сомнения.
— Все получится, — ответил Мэджари. По тону чувствовалось, что он хочет убедить в этом и себя. — Я думаю, все получится.
Келли Каббин сидел рядом с Фредом Муром, наблюдая по экрану монитора, как гости и репортеры занимают свои места.
— Старина Дон отлично смотрится по ти-ви, не так ли, Келли? — спросил Мур.
— Ты абсолютно прав.
— Сегодня он лишь дважды приложился к бутылке. Я предложил ему промочить горло, когда мы подъезжали к студии, но он отказался.
— Ты сама доброта, Фред.
На съемочной площадке четверка репортеров, прозванных Живоглотами, расселась за полукруглым столом, установленным на возвышении. На гостей, а скорее, жертв, как называл их Нил Джеймс, они смотрели сверху вниз. Гостей усадили на простые стулья с прямой спинкой. Руки они могли положить только на колени, что придавало им испуганный вид. Каббин, однако, знал, что делать с руками. Сидел он, расправив плечи, вскинув подбородок, положив ногу на ногу. Правая его рука покоилась на левой ноге, а левой он сжимал запястье правой. Зрители сразу понимали, что перед камерой сидит уверенный в себе человек, с хорошо развитым чувством собственного достоинства.
Сэмми Хэнксу оставалось воспользоваться единственным оружием, оставшимся в его распоряжении: обаятельной улыбкой. Так что она не сходила с его лица, за исключением моментов, требующих серьезности. Что же касается рук, то он держал их прижатыми к бокам. Микки Делла подумал, что Сэмми похож на человека, ожидающего, что его вот-вот привяжут к электрическому стулу.
Нил Джеймс расположился за маленьким столиком, стоявшим на возвышении между гостями. Благодаря круглой, как у херувима, физиономии выглядел он гораздо моложе своих сорока шести лет. Он тоже часто улыбался. И обычно за сладчайшей из улыбок следовал наиболее коварный вопрос.
Репортеров Джеймс отбирал не столько за их внешность или журналистский талант, но за умение не стесняться в вопросах. До того, как они начали регулярно появляться в его передаче, все четверо занимали крохотные пенальчики в Национальном доме прессы и писали для провинциальных газет Луизианы, Техаса, Айдахо и Небраски. Теперь двое из них, Рэй Соллман и Роджер Крим, вели собственные колонки, перепечатываемые десятками газет по всей стране, а двум другим, Френку Феликсу и Арнольду Тиммонсу, заказывали статьи такие журналы, как «Плейбой» и «Эсквайр», хотя Тиммонс полагал, что он заслуживает и большего.
Все они понимали, что пришедшие к ним престиж и популярность целиком зависят от их появления в передаче «Весь мир смотрит». Знали они и то, что Нил Джеймс будет приглашать их и платить по пятьсот долларов лишь в том случае, если они будут набрасываться на гостей, как цепные псы. Они и набрасывались, и даже соревновались друг с другом в том, кто задаст самый неудобоваримый вопрос.
Передача, кстати, отточила их мастерство, ибо за бьющими в цель вопросами стояла огромная черновая работа, которой ранее они себя не утруждали. Но они также поняли, что с ростом их престижа поднимался и уровень их источников информации, так что теперь они по праву числились среди наиболее осведомленных репортеров Вашингтона.
Передача, как обычно, началась с представления гостей. Первый вопрос задал Нил Джеймс, мило улыбнувшись Сэмми Хэнксу.
— Мистер Хэнкс, давно ли вам известно о том, что мистер Каббин, ваш соперник, — алкоголик?
— Уже несколько лет, — ответил Хэнкс, подумав: «Боже ты мой, я такого не ожидал. Делла меня предупреждал, но это уж чересчур».
— И вы решили выступить против него, потому что подумали, что сможете одолеть больного человека?
Двадцать две минуты вопросы сыпались градом, сначала на Хэнкса, потом на Каббина. Десять минут спустя в ответах Хэнкс уже срывался на крик. Каббин, используя актерские навыки, сумел сохранить внешнее хладнокровие, но и он однажды рявкнул на Нила Джеймса.
— Не буду я отвечать на этот вопрос.
— Почему?
— Потому что он чертовски глуп.
— Тогда, возможно, за вас ответит ваш оппонент, мистер Хэнкс?
— Конечно, — улыбнулся Хэнкс. — С удовольствием отвечу.
На двадцать третьей минуте Арнольд Тиммонс глубоко вздохнул, еще раз вспомнил о десяти тысячах долларов, которые накануне вручил ему наличными Питер Мэджари и повернулся к Хэнксу.
— Хочу задать вам следующий вопрос.
Тиммонс выдержал паузу. Хэнкс посмотрел на него и лучезарно улыбнулся.