Примула. Виктория
Шрифт:
Но тёплые отношения с гувернанткой, баронессой фон Литцен, оставались неизменными. Бедняжка Луиза всегда чувствовала себя чужой в Англии. Она по своему происхождению была всего лишь дочерью полунищего прусского дворянина. Титул она не унаследовала, титул ей пожаловали за её верную дружбу и службу. Служила герцогине, была подругой Виктории Кентской, урождённой Лейнингенской. Затем воспитывала принцессу, внушала девочке добрые правила. А теперь... Теперь воспитанница Луизы — уже королева! Но Виктория, королева Англии, продолжала относиться к баронессе внимательно и с теплотой.
Вики продолжала вести дневник. Она вела дневник всю свою жизнь. Она — королева — жила на виду у всех. Тысячи и тысячи людей знали о
50
...Оскар Уайльд... — Оскар Уайльд (1854—1900) — известный английский писатель; наиболее выдающееся произведение — роман «Портрет Дориана Грея» (1891).
Королева Виктория являлась, в сущности, таким вот сфинксом без загадки. Мысли и чувства, выраженные, высказанные ею в дневнике, были просты, ясны, откровенны, показывали натуру чистую, честную и прямую... А множество следящих за ней исподтишка джентльменов и леди искали — где же загадка? Где же загадка, которую возможно с упоением разгадывать? А загадки не было. Загадка заключалась в том, что никакой загадки не было. Но разве можно поверить в отсутствие загадки? Раздражённые леди и джентльмены не верили простым словам и упрекали королеву в лицемерии, двуличии, ханжестве... А она всего лишь оставалась честным и прямым человеком.
За упрёками и подозрениями, объявляя её то и дело «скучной», «малоспособной», «двуличной», «неинтересной», совершенно позабыли заметить её явную литературную одарённость, так прекрасно проявившуюся в её переписке и дневниках.
В эти первые месяцы своего королевствования она сдержанно радовалась началу истинной деятельной своей жизни; она намеревалась добросовестно исполнять свои обязанности. Она писала, что неопытность в государственных делах не помешает ей проявлять твёрдость в принятии необходимых решений...
«У меня каждый день столько бумаг от министров, а от меня им. Очень довольна такими занятиями».
Она доверяла белым страницам всю себя, заполняя их искренними признаниями. Ужасно не любила вставать рано, мыться холодной водой. Ей было только восемнадцать лет! Теперь она впервые примеряла бальные платья. Тугая шнуровка мешала дышать. Как тысячам девушек до и после неё, ей казалось, будто она отличается излишней полнотой. Она сердито давала себе зарок: никаких булочек с маслом, никакого мороженого!..
Прежде она только и делала, что училась и читала; училась и читала, да ещё вышивала в пяльцах по канве, шила broderie anglaise [51] , прорезывая маленькими ножницами круглые дырочки. А теперь один за другим следовали приёмы и балы. А ей было только восемнадцать лет! И отчего-то после каждого бала она записывала утром в дневник очередные сожалительные слова о потерянном времени. Но на следующий день опять назначался приём. И лорд Мельбург уверял её, что именно так надо! И она не могла, не имела права отказаться!
51
Английская гладь (франц.). — в сущности, разновидность вышивки.
Надо было отдаваться в руки камеристки, которая зашнуровывала талию юной королевы; надо было облачаться в бархатное светло-жёлтое платье с воротником из брюссельских кружев. Ей убирали волосы в пышную причёску, укрепляли в причёске бриллианты. Ей подавали шкатулку. Она выбирала браслет, украшенный (если здесь уместно подобное определение!) миниатюрным портретом покойного короля Вильгельма, и сама застёгивала браслет на своей тонкой руке повыше запястья.
На королевские приёмы являлись grosbonnets [52] : министры в орденах и лентах — прямиком из парламента, светские красавицы в изящнейших туалетах, рядом с ними она казалась себе настолько maladroit [53] ! Всеобщая ирония направлялась обычно на какую-нибудь провинциальную немецкую принцессу или владетельную герцогиню из какого-нибудь захолустного немецкого княжества, грузную, в роскошных изумрудах, так не шедших к маленьким глазкам на скуластом татарском лице. Подобные принцессы или герцогини, все приходились Виктории дальними родственницами, все говорили слишком громко и на очень плохом французском, все хохотали раскатисто. Все выглядели ужасающе рядом с английскими дамами, наклонявшими белые точёные шеи, сиявшими золотом волос и незабудковой синевой глаз...
52
Важные персоны (франц.).
53
Неуклюжая (франц.).
Закончился срок траура по королю Вильгельму. Виктории напомнили о необходимости наряжаться, одеваться в красивую парадную одежду. В её распоряжении очутились ларцы и сундуки, полные драгоценными украшениями. Прекрасные подвески — жемчуга, оправленные в золото, — казалось, ещё хранили это слабое ощущение тепла тонких, с нарочно заострёнными ногтями, пальцев Елизаветы Тюдор. Жемчужные подвески в виде каравелл и лебедей; жемчуга, поднесённые великой королеве её блистательными пиратами, такими, как Френсис Дрейк!..
Гардероб Виктории теперь составляли новые платья, чепцы, шляпки со страусовыми перьями...
Она танцевала на балах и ездила верхом в парке Виндзорского дворца.
Первоначальное безоговорочное восхищение королевой, её милой юностью, уже сходило на нет. Уже газеты начинали побранивать её, уже начинали забывать, что ей всего лишь восемнадцать лет! Она ещё не успела толком натанцеваться на дворцовых балах, а её уже упрекали в пренебрежении государственными делами. Она ещё не успела толком обновить нарядные платьица, а ей уже пеняли, уже упрекали её в суетности. Ей каждый день напоминали о её народе, о её подданных, о тех её, очень многочисленных, подданных, которые бедствовали, теряя последние силы на фабриках, батрача на полях дворян-землевладельцев. Что было делать? Что возможно было изменить?
Она принимала лорда Мельбурна за чаем. Сверкали два массивных серебряных чайника — большой — для кипятка, поменьше — для заварки; бликовали фиалкового свечения чашки из тончайшего фарфора. Королева брала с подноса газету.
— Что же вы скажете? — спрашивала она.
Он взглядывал на неё и отвечал с некоторой любезностью:
— Многое!..
И он говорил ей, что она должна быть хорошей королевой. Она взмахивала газетой и спрашивала, что же всё-таки делать со всеми этими, очень бедными людьми!