Принц Модильяни
Шрифт:
– Люди больше боятся безобразного, чем красивого, правда?
Я уверен, что любой мой ответ будет неправильным, поэтому молчу. Она продолжает.
– Тем не менее красота не вечна. А вот уродство – да. Оно вечно. Ты не думал об этом?
Я смотрю на нее и не знаю, что ответить.
– Красивое – уродливо, а уродливое – красиво. Так даже поэт сказал [9] .
Она разглядывает меня, сжимает мою руку – и я чувствую, как ее обломанные грязные ногти врезаются в мою кожу.
9
Цитата
– То, что снаружи, не делает красивой или уродливой душу. Знаешь, что делает вещи красивыми или уродливыми?
– Нет.
– Воображение и слова. Достаточно сделать небольшое усилие – и уродливое становится красивым.
Она улыбается мне и ласково гладит мои волосы.
– Ты обрезанный.
Она произносит эту фразу так, как будто заметила что-то очевидное для всех, неопровержимое. Как если бы сказала: ты блондин, у тебя борода, ты низкорослый.
– Да. Откуда вы знаете?
– Я вижу людей обнаженными.
Она смеется – ее забавляет мое напуганное лицо.
– Не то чтобы они мне нравились обнаженными… Я их вижу без защиты. Все носят бесполезную одежду, которая их скрывает. Ты тоже.
– А вы правда видите будущее?
Она вдруг становится серьезной.
– Не позволяй жить той, которая практикует магию. Так написано.
Она заливается смехом, и я пугаюсь еще больше.
– Колдуны, ведьмы, гадалки. Они на всех наводили страх, не только на священников. Нас сжигали на костре, потому что мы заменяли Бога. Но это неправда. Проблема была в том, что мы заменяли их, священников. Вы, евреи, тоже им не уступали.
Я молча киваю в знак согласия.
– Ты так молод, но так обеспокоен. Не лучше ли просто жить?
– Я не знаю, могу ли…
Она меня прерывает.
– Жить? О, конечно же, можешь. Ты не знаешь, сколько проживешь. Но никто этого не знает. Ты ничем не отличаешься от других.
– Я…
– Да, я знаю. Знаю.
Что она обо мне знает? Она не дала мне даже сказать.
– Я тоже могу умереть, но я сижу здесь и разговариваю с тобой.
– Это не одно и то же.
– Потому что ты молодой, а я старая?
У меня не хватает смелости ответить «да».
– У меня стоит кипящая кастрюля на огне. Что это означает?
– Что вы голодны?
– Нет. Это значит, что я буду есть. В будущем. У меня запланирован ужин. У тебя есть планы на ужин?
– Не знаю.
– Я могу умереть, но я не думаю об этом.
– Вы не больны.
– Нож убийцы тоже может стать болезнью. Я знаю, что умру, – но я готовлю ужин.
– Я еще молодой и…
Старухе не нужно слышать фразу целиком, она с двух слов понимает, что я хочу сказать.
Она поднимает глаза на племянника и улыбается ему. Я понимаю, что этот полный нежности взгляд относится не к Лоренцо, а ко мне. Как если бы она хотела сказать, что я ей нравлюсь и вызываю симпатию.
– Моя дверь всегда открыта. Видишь?
Она указывает мне на вход, занавешенный одеялом.
– В этом и состоит секрет. А твоя дверь – открыта?
Очевидно, что теперь она говорит о символической двери. Я поражен ее манерой речи. Если бы она не погрязла в этой вони и нищете, если бы не была такой старой, костлявой и безобразной, одетой в лохмотья, то могла бы показаться начитанным ученым человеком.
– В эту дверь может зайти любой, даже смерть.
Чувствую, как ее рука все крепче сжимает мою, ее острые неровные ногти впиваются мне в ладонь.
– Ты должен ожидать неожиданного. Хорошо смотри по сторонам. Секреты спрятаны. Если ты не веришь, то не найдешь их.
– Но я…
Она меня прерывает:
– Ты хочешь знать, что тебе делать с твоими страхами. В этом твой вопрос.
– Да.
– Ты умрешь. Как и все.
– Когда?
– «Когда» – это просто слово.
– Сколько у меня времени?
– Это зависит от того, чем ты наполнишь время. «Сейчас» – это настоящее, «когда» – в том числе и бесконечность.
– Простите, но я не понимаю.
– Ты не создан для «когда». Ты создан для «навсегда». Не всем дана такая удача.
– Но вы сказали, что я умру. И когда именно – это все меняет.
– Ты меня не слушаешь… Часть тебя никогда не умрет.
– Я болен.
– Мы все больны. Однако ты – будешь жить вечно. Магия и красота заключены в тебе. Довольствуйся этим.
Старуха улыбается, обнажая верхнюю десну, полностью лишенную зубов за исключением двух потемневших обломков. Она молчит, хотя я ожидаю каких-то важных слов, – но она их не произносит. Мы молча смотрим друг на друга. Она продолжает крепко сжимать мою руку без намека ее отпустить – поэтому я предполагаю, что она хочет сказать что-то еще. Лоренцо робко пытается поторопить ее.
– Тетя…
– Помолчи.
Старуха пристально смотрит на меня, она как будто читает по глазам.
– Пользуйся легкостью. Вес легкости приводит к глубине. Почему ты хочешь быть тяжелым? Моя жизнь ничего не стоит, а твоя стоит такого богатства, которого мир еще не изобрел. К сожалению, это не то богатство, которого ты жаждешь. Ты хочешь другого. Легкость приводит к глубине – и ты должен идти туда.
– Но я не знаю, хватит ли мне времени.
– Я тебе уже ответила. Ты умрешь, как и все, и, как все, не узнаешь, когда именно. Наполни свое время так, чтобы оно стало «вечным». Это и есть твой способ не умереть.
Наконец она замолкает, оставив меня с ощущением неудовлетворенности и разочарования. Все ее слова путают и не дают мне никакой надежды. Хотя все, что она сказала, и имеет смысл, – но разговор только символами не дает мне настоящей уверенности. Этот язык слишком непонятный, слишком сложный для толкования, и я сам должен быть прорицателем, чтобы понять его тайный смысл.
Старуха внезапно отпускает мою руку, она выглядит оскорбленной.
– Я тебя разочаровала, верно? Ты хотел узнать дату, которую напишут на твоей могиле. Разочарование – это то, что многие испытают из-за тебя. Разочаровывать других станет для тебя единственным способом не предавать собственные идеи. Ты будешь причинять боль, чтобы оставаться собой. Теперь уходи!