Принц со шрамом
Шрифт:
И хотя я потерял все свое доверие к Эдварду, на данный момент этого достаточно.
Захлопнув за собой дверь, я достаю большой ключ и поворачиваю его в замке, прежде чем развернуться и уйти. Наклонив голову набок, я разминаю шею, достаю из кармана спичечный коробок и извлекаю из него свернутый косяк.
Возможно, с моей стороны было глупо оставлять Эдварда в живых, и будь на его месте кто-нибудь другой, я бы не стал. Но Эдвард — важная часть восстания. Потерять его было бы равносильно потере руки, а на такой риск я пойти не готов.
Зажигая гашиш, я глубоко вдыхаю
Луна сегодня высокая и яркая; обычные облака, украшающие небо Саксума, отсутствуют, создавая призрачное сияние на потемневшей земле. К хижине нет четкой тропы, все эти годы я прокладывал разные пути, чтобы трава не истаптывалась от моих шагов, но самый простой путь ведет прямо в сад моей матери, и сегодня я выбрал именно его.
Пытка может быть такой утомительной.
Я выхожу из-за деревьев и останавливаюсь, увидев тень, сидящую на одной из черных скамеек вокруг фонтана. Подойдя ближе, я понимаю, что это леди Беатро.
Что-то тревожное проносится во мне от того, что моя Лань снова гуляет, когда она должна быть в безопасности и лежать в постели.
— Бессонница — это серьезная проблема со здоровьем, — говорю я, шагая за ней.
Она оборачивается, лунный свет освещает ее высокие скулы, на губах появляется небольшая улыбка.
— Вы бы знали.
Я обхожу скамейку и сажусь рядом с ней, широко расставив ноги, подношу косяк к губам и снова вдыхаю.
Она наблюдает за мной, любопытный блеск пробегает по ее лицу. Я уверен, что это невинно, но ее взгляд все равно пронзает меня насквозь, прокладывая путь под моей кожей, пока не прожигает её до самых глубин. Я прислоняюсь головой к спинке скамейки, деревянные плиты давят на мой череп, и протягиваю ей горящую бумагу.
Честно говоря, я не ожидал, что она возьмет её, но она удивляет меня — как она склонна делать — когда берет косяк из моих пальцев своими изящными ручками. Я откидываю голову в сторону, наблюдая, как она подносит его ко рту, обхватывает губами конец, ее щеки впадают, когда она всасывает.
Мой член напрягается.
Ее глаза становятся большими, шлейф дыма поднимается, когда она начинает кашлять и отплевываться, ее кулак поднимается, чтобы постучать по груди.
— Это… — она снова кашляет. — Это ужасно. Зачем Вы это делаете? Это пытка.
Ухмыляясь, я забираю гашиш, придвигаясь ближе к ней на скамейке.
— И что Вы знаете о пытках, Маленькая Лань?
Ее кашель затихает, глаза стекленеют от слез.
— Оно жжет, — хнычет она.
— Вам просто нужно научиться вдыхать, — я придвигаюсь еще ближе, мой живот напрягается, когда я подношу косяк к ее губам, гадая, позволит ли она мне или отшвырнет мою руку.
Оба варианта возбуждают меня, и я не могу решить, чего я жажду больше: ее подчинения или борьбы.
Ее пальцы обхватывают мое запястье, от этого прикосновения по руке пробегают искры, и я прижимаю край к ее рту.
— Всасывайте медленно.
Мой член твердеет до болезненно опухшего состояния и прижимается к ноге, пока ее губы обхватывают бумагу.
Я протягиваю
— Теперь глотайте, — произношу я.
Ее глаза вспыхивают, но мышцы подрагивают, когда дым спускается по горлу и проникает в легкие.
Наши взгляды встречаются.
— Выдыхайте.
Она слушается, и вокруг ее лица вьется облако, закрывая ее от моего взгляда. Мои внутренности расплавляются от ее послушания.
— Хорошая девочка, — мои пальцы касаются её шеи, прежде чем я убираю косяк и подношу его к своим губам, конец влажный от ее слюны.
Её темные глаза сверкают, когда они встречаются с моими, а затем опускаются.
Она прочищает горло и отодвигается на скамейке.
— Я все еще не думаю, что мне это нравится.
Я откидываюсь назад и смотрю на небо, не обращая внимания на то, что каждый нерв в моем теле искрится, как молния, призывая меня дать волю и либо трахнуть ее, либо убить, только чтобы я мог вернуть свой привычный благословенный тип оцепенения.
— Это не для всех, я полагаю.
— Почему Вы это делаете?
— Почему бы и нет? — я пожимаю плечами.
Она не отвечает, предпочитая зеркально отражать мое тело, вытянув ноги и сплетя пальцы, которые лежат на животе, а голова прислонена к спинке скамьи.
Здесь тихо; звуки цикад на деревьях и случайное улюлюканье совы — единственное, что составляет нам компанию.
— Это успокаивает меня, — наконец говорю я.
И тут же хочу взять свои слова обратно, ожидая, что она тут же бросится меня осуждать. Но она этого не делает. Она просто хмыкает и закрывает глаза.
— Вы когда-нибудь чувствовали, что не можете выключить это? — продолжаю я. — Ваши мысли, я имею в виду.
— Всегда.
— Когда шепот не умолкает, мое тело начинает восстаёт, превращаясь в узлы и клубки до такой степени, что я не могу сидеть спокойно. Мои легкие сжимаются, и я едва могу дышать сквозь панику… — я поднимаю горящую бумагу. — Это помогает.
Она поворачивает голову в мою сторону, ее брови поднимаются.
— Неужели могущественный принц Тристан только что признался мне, что что-то может победить его?
— Тревога — это то, что побеждает всех, кого она касается. Даже меня, — я втягиваю еще один раз, прежде чем снова предложить ей.
К моему удивлению, но она берет косяк, держа между пальцами.
— Я понимаю, — говорит она. — До смерти отца я была как любая другая девушка, — она колеблется, боковым зрением наблюдая за мной. — А потом, прямо перед моим двадцатым днем рождения, он уехал из города, чтобы делать то, что у него получалось лучше всего.
— И это было…
— Быть хорошим человеком, — нижняя губа дрожит. — Он обещал, что будет дома вовремя, и каждый день до моего дня рождения я сидела у своего эркера, смотрела на грунтовую дорогу, ожидая увидеть, как он едет по дороге, это больное чувство бурлило в моем нутре, заставляя мои нервы прыгать под кожей.