Принц в неглиже
Шрифт:
— Разрешите идти?
— Идите. — Лапокосов отвернулся от капитана, потом, вспомнив что-то, обернулся и добавил: — И учтите, погоны на халат нашивать не надо!
Суета, устроенная Сидоровым вокруг так называемого Монте Уокера, грозила осложнить, а то и вовсе сорвать тайную миссию Лапокосова.
Эвакуация «Монте Уокера» была произведена без лишнего шума и очень быстро. Единственная заминка произошла на выезде с территории больницы, где «Скорая» с трудом протиснулась мимо хаотично припаркованных легковых автомобилей. Обширная стоянка
Пробраться сквозь толпу четырехколесных друзей у горбольницы и впрямь было нелегко. Ирка со скрежетом затолкала машину в узкую брешь между чьим-то «мерсом» и живой изгородью, которая оказалась фальшивой: вьющаяся зелень скрывала под собой металлическую сетку, о которую мы слегка поцарапали Иркин «жигуль». Я огорчилась, но автовладелица, как ни в чем не бывало, выбралась из машины и зашагала к больнице, даже не включив сигнализацию.
— С ума сошла? Угонят же!
— А собака на что? — бросила Ирка на ходу, не оборачиваясь.
На что мне такая собака, я и сама думала не раз.
— Сидеть, Том! — как можно строже скомандовала я, на всякий случай привязывая поводок к металлическому изножию кресла. Потом еще пристегнула пса ремнем: если и украдут, то в комплекте, и машину и собаку! Пусть им будет хуже!
Ирку я догнала уже на входе в отделение. Мы прошагали по коридору к знакомой палате, постучали, вошли и обомлели: Монтикова кровать была пуста. На провисшей панцирной сетке сиротливо лежал свернутый матрас, на тумбочке пламенел одинокий апельсин — последний привет от Монте Уокера.
Ирка схватилась за горло, явно не в силах что-нибудь сказать, и посмотрела на меня. Глаза ее опасно заблестели. Я поняла, что еще чуть-чуть, и подруга обретет голос, и тогда больничные просторы огласятся ревом раненого зверя.
— На волю, в пампасы! — невпопад брякнула я, быстро выводя Ирку из палаты, подальше от больных: мало им переломанных ног, сейчас и барабанных перепонок лишатся! — Ирочка, только не волнуйся, сейчас мы все узнаем!
Добывать информацию — моя профессия. Люблю я это делать и умею! Медсестричке Свете даже журналистское удостоверение показывать не понадобилось.
Узнав о переводе Монтика в психиатричку, Ирка разбушевалась.
— Это мой-то Монтик ненормальный? — взвилась она. — Это вы все ненормальные! — В запале она ткнула пальцем в только что вошедшего в отделение благообразного гражданина. — И вы! И вы!
Это она зря сказала, незнакомый гражданин выглядел вполне вменяемым, но вот следом за ним шагал отчетливо слабоумного вида амбал типа «шестерка». Он как-то нехорошо посмотрел на Ирку, и мне это не понравилось. Только бандитских разборок нам не хватает! Я поспешила увести подругу от греха подальше.
Мы вернулись в машину, сели, и Ирка замерла, сурово глядя перед собой, но явно ничего не видя. Я помалкивала, понимая, что сейчас ее лучше не беспокоить.
Напрасно перед капотом «шестерки» приплясывал охранник в камуфляже. Судя по тому, что
— Ладно, — наконец угрожающе процедила она сквозь зубы, выжимая сцепление.
Выронив бланки, охранник боком отпрыгнул в сторону. Отличная реакция у служивого!
— Сдурела? — рявкнула я, оглядываясь. Слава богу, человек не пострадал. — Ты чуть не задавила мужика!
— Да, кстати, о мужиках, — металлическим голосом сказала Ирка, выруливая на дорогу. — Предупреждаю: похищение Монтика не отменяется. Сейчас заедем в пару мест, а потом к психушке.
Монте довольно быстро понял, в каком заведении он оказался: достаточно было посмотреть на соседа по комнате, голубоглазого и розовощекого малого по имени Селёжа. Одетый к лицу, в розовую пижаму в голубой горох, он непрестанно приплясывал, невнятно бормоча какие-то вирши и потрясая дребезжащим детским бубном. Растоптанные тапки ритмично шлепали.
На самом Монте тоже были тапочки без задников и уютный фланелевый костюм живописной расцветки: нежно-зеленый, в крупную желтую клетку.
Вообще-то ему нравились смелые цветовые сочетания. Помнится, у его подруги в Нью-Йорке было красное белье с синим кружевом, и Монте комплект одобрял, особенно когда его малышка исполняла ритуальный вечерний танец с раздеванием. «Малышка», впрочем, весила почти центнер: Монте всегда нравились крупные дамы, такие, чтобы от шлепка по заду расходились волны по всему телу.
— Оставь покурить! Христос любит тебя! — вкрадчиво шепнул на ухо Монте незаметно подкравшийся Селёжа.
Монте вздрогнул, не расслышав и не поняв.
— Ват?
— Виноват, конечно, виноват, — согласно кивнул сосед, бесцеремонно забирая у Монте окурок и жадно затягиваясь. — Покаяться нужно! — Он назидательно воздел вверх грязный указательный палец.
Монте еще раз вздрогнул, на сей раз от отвращения, и грустно проводил взглядом исчезающий в кулаке Селёжи окурок: курева больше не было, сигаретой Монте угостил юный джентльмен по имени Фил Лимонофф, любезно препроводивший его в психушку. Монте и не знал, что в мафии встречаются русские!
— Аллилуйя! — докурив, ликующе возопил Селёжа, пускаясь в пляс на потертом прикроватном коврике.
В столбе солнечного света заклубилась пыль, картинка в глазах Монте смазалась. Он прищурился, пытаясь вообразить на месте притопывающего психа свою Катарину. Давай, крошка, давай….
К сожалению, пляшущий сухопарый Селёжа на подругу Монте походил мало. Уокер покачал головой и зажмурился, чтобы не видеть розово-голубого мельтешения перед глазами. Ритмично шаркая подошвами шлепанцев, Селёжа все радостнее и громче распевал псалмы собственного сочинения. Смысла текстов Монте не улавливал, но общий настрой и тяготеющие к ультразвуку взвизги ему решительно не нравились.