Принцесса из рода Борджиа
Шрифт:
— Друг мой… брат мой! — пролепетал юноша с невыразимой тоской в голосе.
Пардальян усмехнулся… Он-то как раз подумал обо всех этих решетках и многочисленных препятствиях, которые потребуется преодолеть! И он говорил себе, что было бы настоящим безумием затевать сейчас операцию, в которой у них была тысяча шансов сложить головы. И когда он пытался найти выход из положения, ему пришла в голову мысль осмотреть Бастилию. Он обернулся к Комтуа, развязал ему руки и спокойно сказал:
— Иди вперед и открой мне двери!
— У меня нет
— Вот она! — насмешливо промолвил Пардальян и протянул ключи оторопевшему тюремщику.
— Вы, четверо, — сказал шевалье, обращаясь к солдатам, — идите рядом с ним; если он сделает лишнее движение, прикончите его.
Это была замечательная тактика. Пардальян, дав страже это ответственное задание, казалось, вверял им заботу о своей безопасности и превращал их в своих помощников. Он больше не был беглецом, но становился командиром, который отдает приказы и распределяет обязанности. Солдаты окружили Комтуа. Пардальян взял две аркебузы, Карл подхватил две оставшиеся.
— Что вы хотите увидеть? — спросил тюремщик.
— Узников! — ответил Пардальян.
— Узников? — пробормотал растерянный Комтуа.
— Иди вперед, или, клянусь честью, ты будешь мертв. Сколько узников в камерах?
— Двадцать шесть… Из них восемь — в Северной башне; они находятся под моим особым присмотром.
— Давайте поглядим на узников Северной башни!..
Комтуа обернулся в последний раз, как будто надеясь на внезапное появление дозора, а затем, поняв, что всякое сопротивление бесполезно, открыл дверь рядом со входом в подземелье. Все вместе они начали подниматься; один из солдат нес фонарь. На втором этаже в просторной и достаточно хорошо проветриваемой комнате находились трое молодых людей, которые спали сладким сном, но при звуках шагов вошедших в их камеру людей проснулись в растерянности.
— Господа, — сказал Пардальян, — соблаговолите срочно одеться и следовать за мной.
— Ба! Не для того ли, чтобы пойти на Гревскую площадь? — спросил один.
— Или для того, чтобы нанести визит господину палачу? — спросил второй.
— Или для того, чтобы провести остаток ночи у наших любовниц? — сказал третий.
— Сударь, вы угадали! — ответил Пардальян. — Будьте добры, поторопитесь!..
Услышав эти столь просто сказанные слова, трое узников подскочили и, дрожа всем телом, спрыгнули с лежанок. Они были бледны как смерть. Тот, кто говорил последним, бросился к шевалье и сказал:
— Сударь, я вижу, что одежда на вас изорвана и вся в крови, и я ничего не понимаю!.. Но выслушайте меня. Вот господин де Шалабр, ему двадцать два года; вот господин де Монсери, ему двадцать; я сам — маркиз де Сен-Малин, мне двадцать четыре. Подумайте только, какой ужасной жестокостью будет с вашей стороны подарить нам свободу в час, когда мы ждем смерти, если эта свобода окажется всего лишь насмешкой… Сударь, мы приговорены к смерти герцогом де Гизом за то, что мы преданные подданные
— Да здравствует король! — торжественно сказали двое других.
— Так сжальтесь же, — закончил тот, кто говорил, — и откройте нам правду. Куда вы нас ведете?
— Я вам уже сказал, — ответил Пардальян с серьезностью, имевшей легкий оттенок снисходительности.
— Значит, мы свободны! — задыхаясь, произнесли несчастные молодые люди.
— Вы будете свободны…
— Так мы помилованы?!
— Так и есть!.. — тихо сказал шевалье.
— Кто нас помиловал?.. Герцог де Гиз?
— Нет! Никто вас не помиловал, но я вас освобождаю.
— Ваше имя! Ваше имя! — закричали все трое с чрезвычайным волнением.
— Раз вы мне оказали честь, сказав ваши, господа, то мое имя — шевалье де Пардальян…
— О, мой друг! О, мой брат! — прошептал Карл. — Теперь я вас понял!
— Поторопитесь, господа! Если вы хотите получить свободу, которую я вам предлагаю, то ее еще надо завоевать…
В мгновение ока трое молодых людей были готовы. Каждому из них Пардальян вручил по аркебузе. Тот, кого звали маркиз де Сен-Малин, приветствовал Пардальяна, столь церемонно и с такой грациозной легкостью, как если бы он был на балу в одной из зал Лувра.
— Господин Пардальян, — сказал он, — мы обязаны вам свободой и, возможно, жизнью. Мы не мастера произносить речи, но все же выслушайте эту: мы должны вам три жизни и три свободы. Когда вам будет угодно и где вам будет угодно, придите и попросите у нас наши три жизни и свободу. Это долг чести; мы заплатим вам немедленно. Не так ли, господа?
— Мы уплатим наш долг этому господину по первому его требованию, — сказали Шалабр и Монсери.
Пардальян поклонился, как бы принимая к сведению эту клятву.
— В путь, господа, — сказал он коротко. — А ты иди вперед!
Комтуа воздел руки кверху и повиновался.
Эти трое молодых узников, которым приверженцы герцога де Гиза уготовили мучения и смерть, были из числа тех, кого Генрих III называл своими приближенными. Это означало, что они входили в состав того знаменитого отряда из сорока пяти дворян, которых король держал при себе в качестве личной охраны. Отчаянные забияки, глухие к любым мольбам о снисхождении и храбрые до безрассудства, они убивали не колеблясь, когда король указывал им жертву, и их не интересовало, был ли этот человек из числа их друзей или даже родных.
Тюремщик поднялся на следующий этаж и открыл дверь. Пардальян и Карл вошли, прочие остались ждать на лестнице. При свете своего фонаря Пардальян разглядел забившееся в угол несчастное существо, убогое на вид, облаченное в мерзкие отрепья, с нечесаными волосами, с длинной седой бородой, с потухшим взглядом. Узник дрожал.
— Кто вы? — спросил Пардальян, наклоняясь.
— Вы разве не знаете? Я номер одиннадцатый, — ответил он.
— Ваше имя? — вновь тихо спросил Пардальян.
— Мое имя?.. Я уже не помню…