Принцесса на горошине

Риз Екатерина

– Скажи мне, как есть. Я тебя прошу. Скажи мне то, что сказали тебе родители.

Марат долго смотрел на меня в молчании. Затем даже поморщился от досады, а я всё ждала. Не собиралась и в этот раз оставаться без правдивого ответа.

– Они хотят для меня жену-мусульманку.

Я улыбнулась ему.

– Ты должен был сказать мне об этом давно, - сказала я ему. Не знаю, прозвучало ли это, как упрек, но я сказала, что думала.

– Маш. Я тебя люблю.

Это прозвучало настолько обреченно, что у меня едва сердце от боли не остановилось. Я прижимала к себе кипу журналов, и радовалась, что они у меня в руках. Что свою боль

я могу попробовать передать им. Конечно, это самообман, но была хоть какая-то иллюзия, что я выдержу и не умру прямо на месте.

– Но это ведь ничего не значит, - проговорила я. – Да? Сама по себе любовь ничего не значит. Ты уедешь в Казань, всё равно уедешь, даже если я откажусь ехать с тобой. Даже если я попрошу тебя остаться. Даже если скажу, как сильно люблю. Ты же не выберешь меня, Марат.

– Ты поедешь со мной.

– Зачем? Чтобы ты и дальше разрывался между мной и семьёй? – Я якобы безразлично пожала плечами. – Они меня не любят. Они меня не принимают. Я для них помеха. Я сбиваю тебя с пути.

– Маша.

Я отчаянно покачала головой и повторила с болью в голосе:

– Ты уезжаешь. – Посмотрела на него. – Ты ведь уезжаешь?

– Я должен.

– Я тоже должна. Ты не хочешь выбирать, хочешь, чтобы выбрала я. Отказалась от своей жизни, уехала от отца, но ради чего? Ради того, чтобы доказывать твоим родным, что я достойна быть твоей женой? Сколько времени я на это потрачу? А если у нас родятся дети, Марат, они тоже будут недостойны? Потому что их родила я?

– Не преувеличивай. Дети будут…

– Мусульманами, - подсказала я с грустной улыбкой. Мне было очень больно, почти невозможно дышать. – Их, непременно, в семью примут. Не посмотрят на то, кто их мать. Воспитают правильно.

– Маша.

Я головой покачала, жестом попросила его не подходить. После чего сказала:

– Я поеду домой. Мне надо ещё подумать.

ГЛАВА 12

Вот так всё и закончилось.

Наверное, расставание – это самое удивительное и в то же время печальное в отношениях. Когда ты не можешь уложить в своей голове происходящее. Вроде бы совсем недавно вы были влюблены, нежны друг с другом, строили планы и мечтали об общем будущем, а потом эти самые мечты заканчиваются ссорами, обидами, непониманием. В какой-то момент ты останавливаешься, пытаешься осмыслить, и не понимаешь, как вы до такого дошли. Были близкими, родными, а стали склочными и чужими людьми. И нет больше внутри нежности и желания понять. Есть только стремление что-то доказать, порой обидеть словом, выйти в споре победителем. А победителей в расставании не бывает. Повезет, если каждый останется при своём, а не с дырой вместо сердца.

Позже, после тысячной попытки осмыслить случившееся, порой кажется, что нашёл верный ответ. Что поступить в определенный момент нужно было иначе, повести себя по-другому, сказать… вместо того, чтобы что-то сказать, можно было подойти и обнять. Дать понять человеку, что его близкое присутствие, куда важнее какой-то там недоказуемой истины. Которая никому, по сути, и не нужна. Одно объятие, один поцелуй, одно вовремя сказанное теплое слово, и, возможно, возникшая проблема вам обоим показалась бы глупой и несущественной, и не переросла бы в очередную обиду. Вот только уже поздно, и обнимать больше некого. Через стену, в которую плотным рядом сложились все ваши разногласия, уже не переступить.

Ужасное

слово – поздно.

Марат уехал в Казань, а я осталась в Москве. Между нами не было слов, которые бы поставили точку в наших отношениях. Мы, по факту, даже не расставались. Просто разъехались по разным городам, я очень тяжело переживала свалившееся на меня разочарование, понимание того, что пришлась не ко двору его семье, а Марат не стал мнению родителей противиться.

«Они хотят для меня жену-мусульманку». Эти слова долго-долго звучали у меня в ушах и казались мне ужасно несправедливыми.

Мне казалось, что главное, радоваться за своих детей, которых любят, которые сами смогли полюбить, а все остальное – это такие мелочи, нестоящие внимания. Но, наверное, я была слишком молода для таких выводов. Слишком многого не понимала, слишком многое не брала в расчет. Например, семейные традиции и принципы, неправильно расставляла приоритеты.

– Пять лет прошло, а ты снова обо всё этом думаешь, - недовольно проговорила я, обращаясь наутро к своему отражению в зеркале.

Всю ночь мне снилась какая-то суета, бардак, я тревожно крутилась во сне, и проснулась не в лучшем расположении духа. Уставшая и измотанная.

С мыслями о Марате Давыдове. Всё, как пять лет назад. Засыпала с мыслями о нём, и просыпалась с этими же мыслями. Кто бы знал, чего мне стоило от них избавиться.

– Марьяна. – Шура заглянула в комнату после короткого стука. Я на экономку посмотрела. – Ты проснулась? Там Дмитрий Алексеевич пожаловал.

Я снова посмотрела в глаза своему отражению, недовольно.

– Кто его впустил?

– Я впустила, - развела руками Шура. И тут же добавила: - А что прикажешь делать, если он в дверь звонит? Выгнать? Я так не умею.

Я вздохнула.

– Хорошо, я сейчас спущусь.

В столовой, где поджидал меня Абакумов, работал телевизор. Во мне вдруг вспыхнуло чувство дежавю. Будто всё это уже было. Я спускаюсь утром, а Димка завтракает, смотрит новости, перед тем, как уехать на работу. Я даже представила его в белоснежной рубашке с галстуком, с чашкой кофе в руке, перед тарелкой с омлетом. Я вошла в столовую, на Дмитрия Алексеевича посмотрела, и моё представление о том, что я увижу, немного пошатнулось. Абакумов был одет в черную рубашку, расстегнутый ворот показывал крепкую шею, и довольной улыбкой на лице Дмитрия Алексеевича и не пахло. Он пил кофе и смотрел на экран телевизора.

– У тебя кто-то умер? – решила поинтересоваться я.

– Настроение ни к черту, - пробубнил он.

Комментировать я не стала, присела за стол, правда, не рядом с Димкой, чуть подальше. И тоже на экран телевизора посмотрела, невольно нахмурилась, увидев на нём лицо Давыдова. Судя по всему, СМИ настойчиво муссировали тему его назначения на должность руководителя холдинга. Диктор бодро пересказывала информацию из резюме Марата, вспомнила о его работе в холдинге вместе с моим отцом, а я в некотором напряжении ждала, когда она перейдет к его личной жизни. Наверняка, журналисты всё помнят, да и новые подробности захотят непременно выяснить. Но о жареных фактах ничего сказано не было, канал, в конце концов, был серьёзный, больше направленный на финансовые новости и аналитику, а не на сплетни, и моего фото, слава богу, на экране не появилось. Я выдохнула. Но прекрасно знала, что очередной всплеск слухов и обсуждений моей личной жизни, моих прошлых отношений с Давыдовым, впереди.