Принцесса на горошине

Риз Екатерина

Я в растерянности моргнула, пыталась сообразить, о чем меня просят и на что намекают, а Алия Ренатовна также тихо продолжила:

– В доме много молодых девушек, им не нужен такой пример перед глазами.

Я почувствовала себя оскорбленной. Униженной, оскорбленной в лучших чувствах, но в то же время почему-то виноватой. Будто я, на самом деле, была какой-то пропащей, недостойной для примера и подражания, особой. Способной научить молодых девочек чему-то плохому. Именно это чувство вины и не позволило мне сказать что-то против. Я только коротко кивнула и негромко проговорила:

– Да, конечно, не переживайте.

Думаю, не нужно больших подробностей

того, как прошли те три дня в доме родителей Марата. Как я себя чувствовала все эти дни, скованно и неловко. Кстати, самого Марата я почти не видела. Он был где угодно, но не рядом со мной. Он проводил время с мужчинами, они куда-то уезжали из дома, как мне говорили: по делам. А я оставалась в доме, вместе с его матерью, сестрами, племянницами, другими родственницами, и чувствовала себя нелепой неумехой. Потому что все вокруг были заняты каким-то делом – уборкой, готовкой, накрытием столов к праздничному ужину, а я… я ничего из этого делать не умела. Я не умела быть хозяйкой, просто потому, что от меня этого никогда не требовалось, а Алия Ренатовна, кажется, поставила перед собой цель меня к чему-то приспособить, чему-то научить. А, может, наоборот, убедиться, что я ничего не умею.

Было жутко неловко.

Из девушек со мной тоже почти никто не общался. Задавали осторожные вопросы, когда взрослые не слышали, и тут же стыдливо хихикали.

– Ты выйдешь за Марата замуж? – спрашивали меня. – А где будет свадьба? В Москве или в Казани? Какое у тебя будет платье?

Ответов на их девчачьи вопросы у меня не было. А когда я попыталась объяснить, что о браке между мной и Маратом речи пока не идет, что я и их брат и дядя встречаемся, присматриваемся друг к другу и размышляем о дальнейших планах, на меня смотрели не то что непонимающе, а даже испуганно. И замолкали, и отходили, оставляли меня одну. И я понимала, что говорю что-то не то. Все дни, что мы провели в доме Давыдовых, я без конца говорила что-то не то, делала что-то не так, чувствовала себя лишней и непонятой. А пожаловаться мне было некому. Складывалось такое ощущение, что меня намеренно от Марата отстраняют.

В какой-то момент мы всё же остались с ним один на один, и я, встретив его улыбку, поняла, что все мои жалобы, все мои претензии, я ему озвучить не смогу. У меня просто язык не повернется. Я только у него спросила:

– Всё хорошо?

– Хорошо. А у тебя? – Марат привычно заглянул мне в глаза, коснулся моей щеки. – Тебе нравится здесь?

Мне не нравилось. Я чувствовала себя лишней каждую минуту, что бодрствовала. Но как я могла сказать любимому человеку, что мне плохо в доме его родителей?

Я заставила себя улыбнуться.

– Очень интересно, - сказала я, не придумав ничего другого. Взяла его за руку. – Только я тебя почти не вижу.

– Знаю, малыш. Но мне нужно решить некоторые вопросы, отцу нужна моя помощь. Да и родственников давно не видел.

Я сделала осторожный вдох, стараясь заглушить недовольство.

– У вас всегда так? – якобы невзначай поинтересовалась я.

– Как?

– Многолюдно.

– Нет, конечно. Обычно собираются только свои. Те, кто живут рядом. Сегодня будет праздник, тебе понравится, - пообещал он.

Я снова улыбнулась ему, ободряюще.

Праздник, на самом деле, мне понравился. Было вкусно, было шумно, ярко и весело… наверное. Была музыка, молодежь танцевала, кто-то пел в караоке, мужчины довольно гоготали за своей половиной стола. И этого я никак не могла понять. Почему они там, а мы, я, сижу отдельно. Я силилась улыбаться, выглядеть довольной, веселой и благодарной, но

никак не могла заставить себя не пытать Марата, сидящего от меня достаточно далеко, взглядом. А вот он на меня за весь вечер взглянул только несколько раз. Улыбнется, подмигнет, и снова отворачивается.

– Прикрой плечи, - шепотом попросила меня Алия Ренатовна в самом начале вечера, когда я только спустилась к праздничному столу. Она наклонилась ко мне, накинула мне на плечи шелковый платок. Очень красивый, но его предназначение меня удивило. Я вновь почувствовала ту самую зудящую червоточину внутри, что я снова что-то сделала не так, но, по сути, ничего и не сделала, ни в чем не виновата. Лишь в том, что выбрала платье без рукавов.

Мне пришлось изобразить благодарную улыбку, платок я подтянула, скрывая под ним своё нарядное, новое платье. А ведь я покупала его специально для поездки сюда. Посчитала его достаточно скромным и сдержанным. Снова не угадала.

– У меня такое чувство, что я побывала в какой-то другой реальности. И пришлась там не ко двору, - призналась я отцу, когда через пару дней вернулась домой.

Я не выглядела радостной, не выглядела довольной. Я пребывала в растерянности, но в то же время, наверное, как никогда до этого осознавала, насколько я люблю Марата. Насколько мне важны наши отношения, как я хочу их сохранить, и всё эти чувства и мысли на фоне того, что всё оказалось в нашей с ним жизни весьма непросто. Слишком много различий всплыло, и я испугалась.

Папа фыркнул, он тоже выглядел возмущённым и взбудораженным. После моих слов сказал:

– Я тебя предупреждал.

Я недовольно поджала губы. Была у меня одна мысль, которая меня всерьёз успокаивала:

– Папа, мы же не собираемся жить там. Мы будем жить в Москве. А в Москве Марат совсем другой. Это там он… старший сын своего отца. Ему нужно вести себя определенным образом, а здесь всё по-другому, ты же знаешь. Ты же сам мне недавно говорил, что он справляется со своей должностью.

– Справляется, - кивнул отец. – С должностью справляется. Я хочу, чтобы он ещё с моей дочерью справлялся. Чтобы у неё была привычная для неё жизнь.

Я верила в лучшее, поэтому уверенно сказала:

– Всё будет хорошо. Это же Марат.

В Марата я верила. В нашу с ним любовь верила. Что мы непременно со всем справимся.

Но чего ещё было от меня ожидать? От влюбленной девчонки? Я смотрела на Марата, и чувствовала, что внутри меня медленно что-то тлеет, будто само сердце тает и превращается в нечто податливое, нежное и теплое, и я была уверена, что ничего плохого случиться не может. Со мной рядом два моих главных защитника, которые, будто наперегонки друг с другом, старательно оберегали меня от проблем и тревог. Папа и Марат. А я радовалась тому, что эти двое, в конце концов, смогли найти общий язык, они работали вместе, что-то бесконечно обсуждали, я видела, что в вопросах бизнеса, отец стал доверять Марату. Правда, время от времени в голосе и взглядах отца проскальзывало нечто настораживающее, я замечала. Либо это было легкое недовольство, либо беспокойство, и в какой-то момент я поняла, что Марат об этом недовольстве отца знает, по всей видимости, они обсуждают что-то, что, как считают, меня не касается. Я молчала, присматривалась, гадала, что происходит. Но, скорее всего, просто боялась задать конкретный вопрос. Ведь на него нужно было получить конкретный ответ, а я его остерегалась. Страшно было услышать его и от Марата, и от отца. Они оба не были любителями ходить вокруг да около. И если ответ я получу, то, возможно, не буду знать, что с ним делать.