Принцесса Намонаки
Шрифт:
Отмерла я, лишь когда передо мной на колени бросили Ванхи, обнажили ему шею и… Дальше я не смотрела.
Я перемахнула через столик, залитый кровью и вином, встала перед евнухом и рявкнула:
— Не сметь!
Громко, яростно. Вокруг даже тишина на пару мгновений установилась, пока капитан папиных гвардейцев мне в лицо не заржал.
— Ах, ваше высочество, это ваш любимчик? Ну так мы его тогда…
Дальше шли непечатные выражения, смысл которых был мне предельно ясен, хоть принц вовсе их не понимал. Ванхи собирались разложить прямо здесь, на столе, и позабавиться.
У меня был только кинжал, а ещё шпилька в волосах.
Помню, Ванхи хрипел, что дескать, ваше высочество, оставьте, пожалуйста, бегите, в ноги государю киньтесь… Что-то в этом духе. Дельный совет, ничего не скажешь.
Капитана гвардейцев я прямо там зарезала. Он всё ещё ухмылялся, захлёбываясь кровью — а я уже кинулась к следующему, подныривая под меч.
К гадалке не ходи, ясно: там бы меня и убили. Случайно и вполне по закону: принц сам, считай, на меч бросился. Но императору это было невыгодно.
И он рявкнул ещё громче меня:
— Прекратить!
И все послушались. Даже я.
— Брось, — приказал мне «папа».
Я, сама не понимая, что делаю, разжала руки. Кинжал и шпилька мягко упали на влажные от крови циновки.
В кричаще-звонкой тишине император прошёл ко мне. Покосился на Ванхи, покачал головой — и евнуха отпустили.
Я почувствовала, как горло сжимается от слёз.
Император взглянул на меня, и в глазах его ясно читалось: «А я предупреждал».
Вслух же он сказал:
— В монастырь. Завтра. Вечером. Готовься.
Готовься? Молитвы, что ли, подучи?
— Дурень, — бросил мне император, ещё раз оглядевшись. Трупы, кровь… — Я же говорил: играй тоньше. Нет, прёшь, как взбесившийся бык на пшеничное поле… Всё, иди спать, Ичи. — И приказал гвардейцам: — Отведите его. Евнуха пусть тоже прихватит. Куда мой сынок без няньки…
Кто-то из солдат хохотнул.
Молнией сверкнуло лезвие.
— Идиоты одни вокруг, — пробормотал император через мгновение, вынимая из его горла кинжал. — Воспитываешь, воспитываешь, а всё без толку. Дурни.
И, взмахнув алыми полами домашней одежды — практически ночной рубашки по местным меркам — в полной тишине удалился.
Меня увели сразу за ним. К стыду своему признаюсь: ноги у меня подкашивались, и я спотыкалась.
А потом как обычно была ванна в моих покоях, расстеленная постель и Ванхи прислуживал, словно ничего не произошло.
Эта ненормальность окончательно добила: меня накрыла истерика. Я просто села на кровать и завопила. Долго, пока голос не кончился. Евнухи решили было, что я превращаюсь в какую-то местную нежить — она тоже орёт, предрекая беду. А потом сама же эту беду и осуществляет.
Я же просто вопила. В прошлой жизни мне говорили, что голос — мощный инструмент, он поможет успокоиться и даже победит противника (на переговорах, конечно). Сейчас он ни черта мне не помог — я сидела, тряслась от истерики и даже заплакать как следует не могла. Слёзы горло давили, но из глаз не шли.
Кто-то гладил меня по плечу, потом прижимал к груди, мягкой, женской. Ира, подумала я и вспомнила такое же тёплое присутствие, мягкие руки, спокойный голос. Она всегда стеснялась своей фигуры — слишком полная, «жирная», как она говорила. А я думала, что хорошего человека должно быть много. Она была хорошей. А я — обычной, и про нас шутили: Толстая и Тонкая. Рядом с ней я смотрелась худышкой и рычала на всех, кто мою подругу обижал. Я помню, как нашла парня, с которым она познакомилась по Интернету, и который назвал её троллем на первом свидании. Нашла и…
Воспоминание пропало так же быстро, как появилось, и я наконец-то смогла заплакать. Господи, я ведь и правда умерла! Чего я, чёрт возьми, боюсь? Нужно было играть по местным правилам и не дёргаться: хоть полгода, но жизнь была бы спокойной. Да она бы просто была! И никто бы не погиб из-за меня.
Зачем я это делаю? Зачем сопротивляюсь?
— Тише, принц, — говорили мне мягким женским голосом, но увы, не Ириным. — Тише… Дышите глубже… Вот так.
Потом мне в губы ткнулся серебряный кубок, и я мотнула головой. Зря: наверное, закончить всё это сейчас было бы даже лучше… Легче уж точно.
— Это просто вода, — объяснили мне. — Хотите, чтобы я её попробовала?
Вместо ответа я подняла взгляд.
— Йоко… Зачем вы здесь?
— Вам плохо, — ответила она словно само собой разумеющееся. — Где ещё мне быть?
— В безопасности, — прохрипела я, хватая кубок и жадно приникая к воде. — Уходите. Здесь опасно. Уходите подальше от меня. Вы были правы…
— Тише, — она осторожно погладила меня по голове и мягко сказала: — Вы знаете, что человек, поставивший вам защиту, очень вас любит.
— Что?
— Но я всё ещё могу избавить вас от этого, — продолжала она, словно не слышала. И коснулась того места на голове, где боль стреляла особенно остро. Сильная, вечная боль, к которой я умудрилась даже привыкнуть в последние дни.
Какое невозможное облегчение почувствовала я, когда она прошла!
— Йоко, вы Шепчущая, — выдохнула я.
— Ну конечно, — ответила она без улыбки. — Все в моём роду ими были.
— А мама знает?
— Конечно, королева знает. Принц, что с вами? Все знают. — Кажется, впервые мне удалось её удивить.
Я слишком устала, чтобы объяснять.
— Что знают, Йоко? Что за род? Мать сказала, что вы сирота, у вас нет родственников.
— Да, принц, — вздохнула она. — Откуда же им взяться, если покойный повелитель Рё-Ка всех казнил, когда забрал у моего отца трон.
Я закрыла глаза и очень осторожно переместилась с её коленей на кровать. Нащупала шпильку под подушкой. Открыла глаза и прямо посмотрела на мою несостоявшуюся императрицу.
— Хотите мести, Йоко? Поэтому вы здесь?
— Нет, — тихо ответила она. — Нет, не хочу. Месть не вернёт моих умерших братьев и сестёр. Месть не вернёт моих мать и отца. Месть не нужна никому. Её невозможно хотеть, принц. Вы же умны, вы должны это понимать. Месть хуже опиума, она убивает так же медленно, но куда вероятнее. За что вы мстите государю?