Принцип Троицы
Шрифт:
— Конечно! Но почему…
— Потому что готова была сама умереть, считая, то ты погиб, — перебил старик и без особых предисловий рассказал Виктору, как нашел брошенную девушку в горах, как привел ее к себе, о том, как она боялась своего преследователя, играющего с ней, как с кот с мышью.
По мере того, как Булкин рассказывал о решимости Дины не навредить близким и бороться самой, несмотря ни на что, Виктора охватывал жгучий стыд из-за ревности, охватившей накануне. Угрюмого старика и самого раздирало гнетущее чувство: он не отправил девушку домой, хотя мог. Не отговорил. И пусть Палыч не произносил этого вслух, горечь сквозила в каждом его слове, будто бы виноват был в чем-то. Наконец, Булкин замолчал.
— Спасибо вам за все! — сказал Миллер. — Вы не знаете, куда Дина могла пойти?
— Знал бы, давно сам за ней пошел, — ответил старик, — только думаю, не сама она ушла, а забрали ее снова. Черт этот черный с компанией тоже из деревни пропал.
— Я все-таки думаю, что она жива, — с надеждой сказал Виктор, — и буду искать ее. Жаль, только мест этих не знаю.
— А у меня нехорошо на душе, — возразил дед. — Доброго ничего они не затеяли.
Он прошелся из угла в угол, будто искал чего, и вдруг добавил:
— Как подумаю, что ее, может, на свете уж нет, так все в душе и заходится…
В комнате повисло тяжелое молчание. Наконец, Виктор поднялся из-за стола:
— Егор Павлович, вы не могли бы мне показать, где она жила?
— Рядом совсем, через улицу. Только там не найдешь ничего, — ответил Булкин.
Уже по дороге он добавил:
— Ты Зойке, соседке, не верь. Она врет, как дышит, а дышит часто. Ей было б кого грязью облить.
Маленький домик, затерявшийся в лопухах и одуванчиках, встретил пустой сыростью. Виктор обошел комнаты, всматриваясь в каждую деталь. Вещи и стены молчали.
— Что, Палыч, опять сдаешь комнату? — послышалось из входных дверей.
Оба мужчины обернулись и увидели сухую пожилую тетку, переступающую через порог:
— Или это еще один следователь по поводу той потаскухи?
Виктор метнулся к соседке, испугав разъяренным взглядом:
— Не смейте!
— Тише, тише. Злой какой, — попятилась Зоя Ивановна. — Я просто, я ничего.
— Вот и иди! — крикнул на нее Палыч. — Не звали тебя сюда.
Бабка проворно выскочила во двор и через секунду оказалась за калиткой. С улицы понеслось: «Ой, да это заразное! Все тут с ума посходили! Нет, вы только посмотрите на них! Угрожать мне вздумали…». Раскатистый лай прервал тираду. Издалека слышалось: «И собака злая, что хозяева, на людей кидается!».
Косматая морда пса показалась и застыла в дверях. Пес сел на крылечке, выжидая. Смышленые глаза изучали незнакомца на расстоянии.
— Нашел меня, Дружок? — обрадовался Палыч. — Иди сюда. Здесь свои.
Ньюфаундленд завилял хвостом. Он подбежал к Виктору, осторожно обнюхивая чужака.
— Привет, собака, — усмехнулся Миллер.
— Дружок умный, — сказал старик, — он всегда людей распознает, кто с добром, а кто нет. И Дину признал сразу. Он — спасатель со стажем. Сколько раз людей в лавинах находил…
— А здесь есть хоть одна Динина вещь? — оживился Виктор.
Палыч задумался:
— Я не уверен. Погоди-ка, вон сумочка вязанная на вешалке висит. Вон та, из-под платья выглядывает. Мне кажется, Дина с ней ходила.
Миллер снял котомку с крючка и вытряхнул на стол содержимое. Из шерстяной сумки выпал карандаш и альбом для рисования, пара сухариков, и последней выпорхнула газетная вырезка, где на фото к статье Виктор узнал себя с матерью. Булкин заметил, как дрожат руки, держащие фотографию. Миллер оторвался от изображения и сказал:
— Сумка принадлежала Дине. Сможет ли ваш пес по запаху выйти на ее след?
Булкин стукнул себя по лбу:
— Эк я, старый дурак, сам не догадался! Конечно! Иди сюда, Дружочек, — присел он на корточки, протягивая под нос собаке цветастую котомку и альбом. — Давай, хороший, поищем нашу Дину. Нюхай, нюхай.
Пес вопросительно посмотрел на хозяина.
— А теперь ищи! — скомандовал тот.
Дружок залаял и выскользнул на улицу. Булкин и Миллер кинулись вслед за ним. Принюхиваясь к воздуху, собака, не мешкая, выбрала дорогу. Несколько минут спустя они оказались перед запертой церквушкой. Пес покружил возле входа и снова побежал. Мужчины едва поспевали за ним, углубляясь по дороге в лес. Дружок свернул на широкую тропу, вдоль которой из земли торчали невесть откуда взявшиеся прогнившие шпалы. Собака остановилась, услышав шорох в кустах, но через секунду, не давая людям отдышаться, припустила к ручью, спускающемуся с гор. Виктор и Палыч поднимались по каменистому устью, поросшему мятой, все выше и выше.
Преодолев очередной холм, пес замедлил шаг: лесные запахи смешивались и путали след. Дружок внимательно водил большим мокрым носом по-над тропой, разгадывая собачью головоломку. Какая-то ветка ударила Виктора по плечу. Он отвел ее рукой и только сейчас обратил внимание на желтые цветы рододендрона, усыпавшие роскошный куст, растущий прямо на его пути. В пальцы упал маленький золотистый цветок. Виктор поднес его к глазам. Знакомый аромат коснулся носа. «Вот тебе и сон!» — вспомнил физик странное видение. Он аккуратно положил цветок в рюкзак и догнал старика. Огибая необъятные стволы буков и огромные камни, следопыты взобрались на почти ровную площадку.
Пес помчался вдоль устремляющейся ввысь скалистой стены. Из-под черных лап взметалась желтая пыль и камешки, тут же осыпающиеся бисером в подпирающую дорожку пропасть. Дружок скрылся за высоким каменным выступом.
Послышался призывный лай. Виктор и Палыч поспешили туда и оказались в странном месте, чем-то похожем на выбитую в скалах комнату. В дальнем углу виднелось закопченное пятно. Луч солнца падал из расщелины прямо на обугленные поленья, посеребренные пеплом. Дружок подскочил к пепелищу и, обнюхав камни вокруг него, заволновался, заметался и вдруг, остановившись на краю обрыва, отчаянно завыл. У Миллера оборвалось сердце. Он подбежал ко псу, скорбно рыдающему над бездной, и заглянул вниз. Там не видно было ничего, кроме зеленой гущи сплетающихся друг с другом кустов и деревьев. Палыч положил руку ему на плечо, не зная, что сказать. Обоим хотелось только одного: чтобы пугающий до холодного пота вой собаки ничего не значил.
Виктор пробирался сквозь колючие ветки под скалами, как медведь по бурелому. Ежевика гибкими щупальцами задерживала его, цепляясь за рюкзак и рубаху, царапая кожу. «Тут не только люди недружелюбны», — думал Миллер, с отвращением обрывая крупные листья какого-то куста. Ему не хватало привычной для горожанина дозы выхлопных газов. Физику все вокруг казалось нереальным своей первобытной натуральностью: скалы, мощные деревья, самшит, растущий не маленькими стрижеными кустиками на газоне, а вымахавший куда выше человеческого роста…