Принимаем огонь на себя!
Шрифт:
В тот момент на Куликовом поле были мужчины в большинстве своем за 45 и женщины, многим из которых было за 50, была даже мама с двумя детками. В начале, еще в часа 2 дня, на сцене был импровизированный концерт афганцев, люди слушали песни и разговаривали… Потом, я даже не заметила когда музыканты исчезли.
Рассказывает Николь: «Концерт окончен, воины-афганцы свернули аппаратуру и ушли. Перед трибуной крутились мальчики, двое (одному 9-10 лет, другому приблизительно 12 лет) с мамой. Они слушали концерт. Я обратила внимание, как они увлеченно смотрели на воинов-афганцев. Еще подумала, либо их папа на сцене, либо какие молодцы у них родители, нормальное дали воспитание
«Отчётливо было видно, — рассказывает Стас, который успел побывать в центре города и удачно пробрался назад на Куликово поле, чтобы его защитить, — что на Куликово поле на призыв в большинстве вышли люди, которые ничем помочь не смогут. Очень много было пожилых, до половины вообще составляли женщины. И даже те мужики, что были, были в лучшем случае вооружены какой-то палкой. И никакой защиты, было тепло и люди оделись легко» (6).
В какой-то момент, когда звонков, по всей видимости, стало больше куликовцы начали немного волноваться.
Продолжает рассказ Стас: «Столкновение с настоящими [завезенными] «правосеками» (а не нашими доморощенными) отчетливо показали — они в ближний бой вступают только при подавляющем численном преимуществе. Вся их основная огневая мощь — это камни и зажигалки. Чтоб не кидали зажигалками, нужно их сдерживать на расстоянии камнями. Но при такой перестрелке без каски, щита и уж затем, бронежилета (или достаточно плотной одежды) — делать нечего. Подошел к командиру, изложил своё видение. Что оборонятся мы не сможем, что выдержим осаду в лучшем случае только если будет много милиционеров, что Куликово открыто со всех сторон и т. д.» (6).
«Я помню Вячеслава Маркина, — рассказывает Инна, — всегда такого добродушного. Он смотрел на нас взглядом, словно говорящим «войско вы наше возрастное, что же мне делать, как же вас защитить» Да, да, именно это говорил его взгляд.
Была на поле группа женщин, которая обеспокоенно обсуждала обстрел Славянска. Вячеслав подошел к ним, начал успокаивать, говорить, чтобы они не паниковали и успокоились. Он как бы своим поведением пытался успокоить людей. Я просто до сих пор вижу его взгляд и доброту. В его взгляде было сопереживание нам, что мол «подставляются такие простые люди, совершенно не приспособленные к боевым действиям». Вот такой вот был взгляд у Вячеслава Маркина» (15).
Помню, что депутат Вячеслав Маркин (я даже как-то обрадовалась, увидев его уверенного, спокойного и даже улыбчивого) призвал женщин покинуть Куликово поле, многие мужчины его поддержали. По-моему, это прозвучало даже со сцены, но женщины категорически отказались. На тот момент женщин на поле было больше чем мужчин, а всего было где-то человек 250–300. Я слышала, как женщины говорили: «Нет, мы никуда не уйдем! Сколько же тут мужчин останется? Нет, мы их не оставим! Мы никуда не уйдем!»
Вспоминает Инна: «Нам дороги были не те палатки, которые там стояли. А дорого было наше сообщество, сообщество мыслящих, радушных людей, которые понимали, что происходит в стране, чем грозит это положение всем нам, хотели как можно больше людей привлечь на нашу сторону и объяснить правду происходящего» (15).
Рассказывает Стас: «Бабы есть бабы: «Мы не отступим», «Одессу не сдадим» и т. д. уходить не захотели. Вот только я уже достаточно насмотрелся к тому моменту случаев, как «правосеки» попав в голову человеку, и, когда он беспомощно валяется на земле даже не защищается, продолжали его забрасывать камнями или избивать палками. В конце концов, часть баб уломали уйти, командование решило обороняться
Рассказывает Ника: «Наши мужчины сказали, что если при столкновении наши будут отступать, то раненых нужно будет расположить в Доме Профсоюзов. Они пошли спросить откроют ли нам в таком случае дверь, но в доме Профсоюзов, видимо, ответили, что дверей не откроют. А тревожные звонки продолжали поступать» (1).
Было решено соорудить баррикады вокруг палаточного городка из всего, что было, но было у нас немного подручного материала и баррикады эти были легко преодолимы.
«Мы делали баррикады, — рассказывает Надя, — если их так можно назвать, потому что не из чего было делать — десяток щитов, пару десятков мешков с песком (за неделю до этого двумя машинами вывезли мешки с песком — было много в ограждении лагеря, особенно у палаток «Народной дружины», т. е. ближе к Облсовпрофу [Дом профсоюзов]), десяток шин, женщины насыпали песок в стаканы, чтобы сыпать в глаза. Сначала делали баррикаду по периметру Куликова поля, т. е. растянули. Затем вторую баррикаду делали перед палатками и сценой» (4).
Рассказывает Игорь: «Я был на Греческой площади, но уже когда все горело и майдановцы разъезжали на угнанной пожарной машине. Так что начала событий не видел. Потом вернулся на Куликово поле. Там люди уже строили баррикады» (19).
Рассказывает Леонид: «Я вообще должен был быть за городом. Дела задержали. Залез в интернет. Там сообщения о событиях на Греческой. Немного последив за происходящим, решил приехать на Куликово поле. Тем более наши в интернете писали: «Собирайтесь на Куликовом, на Греческую не нужно ехать». Был здесь где-то минут за 40 до набега майдановской орды» (18).
«Еще перед тем, как начали строить баррикады, — продолжает свой рассказ Инна, — на крыльце Дома Профсоюзов я увидела группку верующих. Подошла к ним и говорю: «Звоните в церкви — пусть звонят в колокола, бьют набат [тревожный сигнал для сбора народа, подаваемый обычно ударами в колокол]. Давайте будем ездить на машине с громкоговорителем по городу и говорить людям, что здесь идет оборона, что идут бои за Одессу, что это 41-й год». Женщины начали звонить по церквам, своим знакомым, просить, чтобы батюшки били в колокола.
Несколько женщин побежало в церковь на улице Пантелеймоновской. Но им там отказали. Батюшка сказал, что на это может дать разрешение только Владыка [неофициальный титул высшего священнослужителя в русском, сербском, македонском и болгарском православии]. Я тогда говорю девочкам: «Ну так звоните Владыке», а они мне: «Мы не можем на прямую, мы и телефонов его не знаем». «Тогда звоните батюшкам — пусть дозваниваются Владыке» — сказала я и побежала помогать остальным. [Тогда мы еще не до конца понимали, но церковь вернее ее высшие священнослужители, были очень напуганы происходящим беспределом в Украине в последние месяцы. Видимо поэтому каждый из настоятелей церквей Одессы боялся взять на себя какую-либо ответственность. Как оказалось не беспочвенно, уже через несколько дней после произошедшей бойни 2 мая православные церкви московского патриархата стали обвинять в попытках дестабилизации ситуации в городе и в хранении оружия. Это все подкреплялось проведением обысков, в надежде найти оружие, которое, конечно же, не было найдено, но некоторым священнослужителям все таки пришлось бежать из страны]» (15).