Принять учись

Бьякко Лана

— Разве?

— Что разве? — опешила я от резкой смены тона и его настроения.

— Разве я тебя преследую? — нахально спрашивает он.

— Ну не я же!

— А может как раз ты? Всё время попадаешься мне на глаза, где бы я ни был, а?

Подходит ещё ближе, я в полном ступоре.

— Признайся, что тебе это нравится. Что ты сама этого хочешь. А я просто, как нормальный мужик чувствую это. Что ты на это скажешь?

Он берёт меня за шею и обдает лицо своим горячим дыханием, шепчет на ухо:

— Признайся, моя маленькая

сучка, что ты скучаешь, что каждую ночь вспоминаешь, как мы были вместе и что вытворяли… — после чего делает глубокий вдох, словно втягивает в себя мой запах.

А мое сердце пропускает удар. Он разворачивает и уходит, но прежде, чем окончательно скрыться, говорит:

— У Тихоновича вкусы поменялись? Он же всегда предпочитал чёрный чай или кофе, а теперь зелёный пьет… Он здоров?

Я чувствую, как страх вгрызается в моё сердце, он, как червь в яблоке, пытается добираться до самой сердцевины. Я чувствую, как он вновь пробуждается во мне, словно никогда и не уходил. Он как будто кричит мне: я твой вечный и тайный друг, и даже в минуты полного одиночества или счастья, я буду рядом.

Этот страх поглощает меня, рождая в моей голове мысли, что мне никто не поможет, меня никто не спасёт. Что я принадлежу только ему и больше никому. Он моя боль, собственное бессилие, кнут, который я сама держу.

Он уводит мой взгляд от взора всевидящего ока, не позволяя мне увидеть хотя бы свет надежды на спасение. Я боюсь открывать глаза, потому что обожгу их страхом ослепнуть. И мне кажется, что если я осмелюсь это сделать, то пройду сквозь вспышку праведного гнева и навсегда забуду собственное отражение. Если забуду собственное отражение, то никогда не узнаю себя.

Как только я смогла прийти в себя, то сразу помчалась к деду. Только сейчас я смогла осознать и переварить сказанные им слова. Это означало, что он следил не только за мной, но и за ним. Макар знает все мои слабые места, знает, кто мне дорог, а значит они все в опасности. Надо предупредить дедулю.

— Дед! Пообещай, что не будешь никого пускать к себе в квартиру, слышишь?!

— Так ко мне ж никто и не приходит. Что-то случилось?

— Нет, всё хорошо, просто сейчас мошенников много.

— Не переживай, я могу за себя постоять.

— Всё равно, если увидишь кого-то странного или с тобой кто заговорит и так далее, сразу звони мне, ладно?

— Хорошо, дочка, хорошо. Не волнуйся. Кстати, как там Женя? Почему ты одна?

— Ты что не рад тому, что я приехала?

— Не переводи стрелки. Ты знаешь, что рад. Так что там с Женей?

— Всё нормально с ним.

— Звучит как-то печально. Вы поссорились?

— Нет.

— Будь добрее к нему, дочка. Он хороший парень. Сможет о тебе позаботиться.

— Я и сама могу о себе позаботиться.

— Да откуда ж ты этого набралась. Сколько не пытался, всё, как об стену горох. Позволь мужику быть мужиком. Себе яйца не отращивай.

— Дед!

— Что дед? Разве я не прав?

Шли дни. Все его

игры в ближе-дальше, случайные встречи, при чём именно в те моменты, когда я одна. Я не чувствовала себя в безопасности. Он, как дамоклов меч навис надо мной. То он показывает своё участие и внимание, якобы он скучает и хочет добиться меня, доказать, что он изменился, а потом он резко становится настоящим дьяволом, который слово за словом вбивает в меня гвоздь отчаяния и безнадежности. И каждый такой удар — напоминание о том, что было в те дни, когда мы встречались.

В какой-то из дней, когда у меня был выходной, я сидела на набережной, время уже перевалило за полночь…

— Так и знал, что ты будешь здесь.

Как бы мне хотелось, чтобы это был Женя, но мои надежды вдребезги разбиваются на мелки осколки. Меня начинает трясти, я понимаю, что совсем себя не контролирую. Только страх и отвращение.

— Прогуляемся?

— Оставь меня в покое.

— Я же ничего не делаю.

— Перестань прикидываться дурачком! Что тебе нужно?

— Не горячись.

— Что тебе от меня нужно?

— Лизонька, успокойся, — слащаво улыбаясь и поглаживая меня по руке, говорит он.

Я смахиваю его руку и уже истерично кричу:

— Не смей трогать меня! Что тебе от меня нужно?!

Я даже не успеваю опомниться, как он оказывается вплотную ко мне, хватает меня за волосы на затылке и говорит мне прямо в губы, не отрывая своего взгляда от меня:

— Не ори, — шипит он. — Ты прекрасно знаешь, что мне нужно. Неужели ты думала, что у тебя получится сбежать? Начать новую жизнь?

— Пусти меня! — пытаясь вырваться, говорю я.

— Ты давно погрязла в грязи, от которой тебе не отмыться.

— Пусти!

— Я предупреждал тебя, что ты только моя. Ты принадлежишь только мне.

— Нет!

— О да, детка. Только представь, что будет, когда твой хахаль узнает в каких делах ты была замешана? Думаешь после этого он будет также благосклонен к тебе? Ты ничего из себя не представляешь. Стоит ему только узнать кто ты на самом деле, как принц тут же испариться.

— Отстань… — со слезами на глазах умоляю его.

— Ты ведь сама виновата в этом. Провоцировала меня, разжигала во мне желание. Это всё ты, — гладя моё лицо, говорит он.

— Нет…

— Ты знаешь, что только я понимаю тебя. Что только я могу дать тебе то, что нужно. Что ты нужна только мне.

Я вновь попыталась вырваться.

— Тише-тише, — говорит он, уже поглаживая меня по спине, и проводя языком по моей скуле. — Тише, моя девочка. Только я понимаю тебя и знаю, что тебе нужно.

У меня не было сил бороться. Не было сил сопротивляться. Я была раздавлена. Он словно изучал меня и размышлял, как бы ударить побольнее. Я чувствовала себя смешной — чем-то вроде говорящей куклы. Мне казалось, что слова, которые я произношу, смысл, который пытаюсь в них вложить, теряют всякий смысл, разбиваясь о его мастерство управления людьми.