Приорат Ностромо
Шрифт:
— Мишечка! — жарко зашептала Инна, опаляя мое ухо. — Я двадцать лет… Я так мечтала, чтобы ты… Именно ты! Чтобы ты нес меня на руках… Люблю тебя! Люблю! Люблю…
Глава 9
Четверг, 8 апреля. Раннее утро
ГДР, Пенемюнде, Дюненштрассе
Меня разбудили поцелуи. Я блаженно улыбнулся, ощущая долгие касания Инкиных губ. Спиною, плечами, шеей…
Догадавшись, что «Мишенька» проснулся, женщина стянула одеяло и прижалась. Сначала я
— Пора встава-ать…
— Еще минуточку… — зачмокали мои губы, изображая сонного. — Не-е… Одиннадцать минуточек!
Резво вывернувшись, я навалился на хихикающую Инну, а она и сама порывисто обняла меня, задыхаясь и торопя.
Коша деликатно замер на пороге, навострив ушки, и следил, как кормилец с кормилицей сплетают ноги, сплетают руки…
Прислушиваясь к сладким стонам и бурному людскому дыханию, зверек одобрительно сожмурил зеленые глазищи, и стал прилежно вылизывать шерстку.
Когда я вывалился из ванной, чистый до скрипа, Инна порхала по кухне, вымешивая в кастрюльке, доставая из холодильника, напевая…
— Садись! — ласково сказала она. — Буду тебя кормить.
Чмокнув мимоходом в подставленную щечку, я уселся. Мне наложили полную тарелку.
«Овсянка, сэр!»
— Ка-аша? — разочарованно протянул я. — А яичница? С колбаской?
— Нет, — убежденно сказала Инна тоном Мэри Поппинс, — на завтрак надо есть кашу. Она полезная…
Капризничать было не к лицу, и моя ложка загребла варево.
— Ты помешай, я туда маслице клала…
— Угу, — буркнул я, распробовав.
А ничего так… Изо всей моей троицы именно Инна проявила явную склонность к кулинарии, особенно в последний год. В отличие от Альбины, взыскующей изощренных рецептов и экзотичных блюд, Хорошистка доводила до совершенства обычные, вроде бы, яства, вроде борща или той же яичницы, пользуясь собственными ноу-хау.
Знаменитый «том-ям-борщ от Дворской» готовился на строго овощном бульоне, зато с кучей приправ. Солился он тоже по восточным мотивам: плеснешь соевого соуса — и всего делов…
Поглядывая на меня, радуясь тому, с какой живостью я уплетаю «геркулес», Инна, как бы между делом, готовила кофе себе самой — грела в микроволновке сливки на донышке любимой чашки, нарезала пластики сыра и ветчины.
Включив чайник, она села напротив, облокотившись на стол и кулачками уперевшись в подбородок.
— Наши, наверное, уже к Луне подлетают… — проговорила Инна задумчиво. — Хотя… Нет, наверное. Пока они всё на станции снимут… Потом в космос выйдут… А Наташка еще хочет, как Криста Макколиф, вести уроки по пятнадцать минут! Расскажет о «Салюте-8», покажет весь Советский Союз из космоса… Здорово, правда? «Здравствуйте, дети! — заговорила она, имитируя грудной Наташин голос. — Мы пролетаем над полуостровом Крым. Видите, как зеленеют поля и сверкают рисовые чеки? А вот и материк, скоро мы увидим заповедник Аскания-Нова!»
— Не жалеешь? — поинтересовался я с мягкой осторожностью, отодвигая пустую тарелку. — Променяла космос на старого развратника…
Инна опустила обе руки, покрывая ладонями мою.
— И ничего ты не старый, — прочувствованно молвила она, — и никакой не развратник. Ну-у, да-а… Это же понятно — и Рита хочет, чтобы ты был только с
— О-о! — закатил я глаза, состроив страдальческую гримасу. — Вот же ж дура-ак был… До сих пор стыдно.
— А как тебе там один сочувствова-ал… — Инна затрясла головой, возводя очи горе. — Бедный, говорит, муж этой Литы Сегаль! Какое же он унижение испытал, когда Видов его голую жену тискал!
— Го-осподи! — вылупился я. — Ты подумаешь — груди в кадре мелькнули! Это же кино, игра! Да гордиться надо такой женой. Красивые у Риты… э-э… «верхние девяносто»?
— Красивые, — честно признала Инна, и уточнила: — Почти, как мои, только размером поменьше…
— Мне что теперь, — фыркнул я по инерции, — и от гинеколога унижение испытывать?
— Не говори… — поддакнула Инна, и засмеялась тихонько, ладошкой прикрывая рот: — А я… А я читала тот комментарий и, знаешь, что вспоминала? Как тебя соблазнила после школы. Ну, тогда, за девять месяцев до рождения Васёнка! Ой…
Улыбка на лице Хорошистки увяла, сменяясь испугом, а в синих глазах слезно задрожала мольба.
— Прости-и! — застонала Инна. — Прости, пожалуйста!
Я навалился на стол и поднес к губам изящную женскую кисть.
— Инночка, — сказал негромко. — После того, что было между нами, мне, конечно, всяко пришлось, но тогда… — мои губы дрогнули, складываясь в мечтательную улыбку. — Да что — тогда! Я до сих пор с удовольствием вспоминаю те минуты, потому что они незабываемы.
— Правда? — Инкины глаза засветились радостным облегчением.
— Правда.
Хорошистка гибким движением пересела ко мне на колени, одной рукой гладя мою шею, а другой стаскивая халатик. Как истинный джентльмен, я помог леди раздеться, и подхватил ее на руки.
«Опоздаю на работу… — мелькали суетные мысли, перебиваемые жаркими Инкиными поцелуями, — К черту орднунг, к черту дисциплину… Есть дела поважнее!»
Тот же день, позже
Пенемюнде, ЦИЯИ, Отдел хронодинамики
Несколько дней, проведенных вдвоем с Инной, я потратил вовсе не на интим, как могло показаться. Напротив, мы редко занимались любовью — вечером да утром, вот и всё кипение страстей.
Наши «постельные сцены» не отличались пылкостью и неистовством — Хорошистка была мягкая-мягкая, нежная-нежная. Она радовалась близости как-то по-детски, что ли — простодушно, бесхитростно, восхищаясь каждой моей лаской.