Природа плакала в тот день...
Шрифт:
— Думаю, она не успела понять, что я собрался делать, потому что в последний момент я струсил и перешел к более привычному для себя сексу.
Том опять захихикал.
— Тут все зависит от того, насколько ты любишь человека, — доверительно шептал он ему в ухо, обжигая мочку дыханием. — Мне хотелось, чтобы Луизе было очень приятно. Я в нашу первую ночь ласкал ее так, как никого не ласкал до этого. Я сам получал удовольствие. И еще мне хотелось понравиться. И… я не знаю… Ну это такой волнительный шаг был для нас.
— А
— Я был бы счастлив быть с ней… Но… — он помрачнел. На мгновение Биллу показалось, что ему больно. Он даже почувствовал, как в душе брата заворочался какой-то клубок, словно просыпался тщательно убаюканный дракон.
— Знаешь, о чем я мечтаю? — Билл тут же начал переключать его с грустных мыслей. — Я хочу, чтобы ты, я, Адель и Луиза пошли в одно прекрасное местечко… Там такие чилл-ауты… мммм… закачаешься! Представляешь, зеркала на потолке, на стенах. Помещение, вот где мы были с Адель, сделано, как будто спальня средневекового короля… Боже! Я так никогда в жизни не трахался!
— Правильно, брат чуть ласты не склеил, а он по чилл-аутам сиськи мял, — ухмыльнулся Том, следя за реакцией.
— Давай не будем, — резко отозвался Билл. — И вообще, ты меня на князя своего променял. Что же он не побеспокоился, когда ты от него вернулся мокрый до трусов? Я смотрел погоду, в Италии шли дожди в тот день.
— Я уже в Сербии промок до трусов. Мне пришлось три квартала бежать под ливнем, чтобы успеть на концерт, потому что мы тупо простояли в пробке без каких-либо перспектив на движение минут сорок. Берти тут ни при чем. Из Италии я улетел сухой. Ну… Почти… сухой… У меня просто не было другой одежды, чтобы переодеться…
— Все равно могли позвонить, — проворчал Билл, насупившись.
— После того, как ты мне вместо еды купил дисков и бросил в полубреду одного…
— Между прочим, я тебе еще конфет купил. Твоих любимых.
— Вот уж точно, твою мать, обожраться можно! Хочешь диски грызи, хочешь конфеты соси! Буду знать. В следующий раз, когда тебе придет в голову словить солнечный удар, буду лечить тебя тем же способом — куплю тебе фильмов и сосалок, а сам свалю трахаться.
— Я спрашивал тебя, хочешь ли ты, чтобы я остался.
— А я просил тебя не уезжать с самого начала. Но ты же решил. Как большой. Сам. В Берлин. Вот и вали!
— Вот и свалю!
— Проваливай!
— И провалю!
Они каждый обиженно отвернулись. Надулись. Билл принялся методично закидывать в рот конфетки. Томовы любимые. Которые он перед вылетом специально купил для брата.
— Кстати, спасибо, фильмы были хорошими, — минут через пять буркнул Том. — Я их потом в больнице посмотрел.
Билл промолчал. Хотелось что-то сказать едкого, но Том был прав — он не имел права оставлять его одного в таком состоянии.
— Я скучал по тебе, — наконец-то отважился он открыть рот. — Представляешь, Адель заметила, что…
—
— И твой шампунь и воск для дред…
— И маски для волос…
— И станок… Ты заедешь ко мне?
— За вещами?
— А Адель?
— Да. Как-нибудь заеду.
Словно удар поддых. Билл сжал зубы, чтобы не вскрикнуть от боли.
— Ты не так понял… — принялся оправдываться. — Просто она живет сейчас в той квартире. Там оплачено за полгода вперед, это лучше, чем в общежитии. А я… Вы были правы, в Берлине я слишком оторван от группы. Вот даже твою болезнь пропустил…
— Билл, если тебе хорошо с ней, то не вижу смысла прекращать ваши отношения только потому, что я привык видеть тебя рядом. Живи в Берлине. Будем ездить друг к другу в гости.
— Я домой хочу.
— Не надо приносить себя в жертву. Живи с Адель. Ты потом не простишь мне этого.
— А ты...
— Главное, чтобы тебе было хорошо.
— А ты… простил?
— Я постарался понять.
Билл затряс головой, запустив пальцы в волосы, забормотал тихо, сжимаясь:
— Я не хочу… Я тебе больше не нужен… Тебе нужен только он, да? А я… Я останусь в Берлине… Я уеду в какую-нибудь Гвадалахару…
— Не уедешь, — обнял его Том.
— Почему?
— Во-первых, ты не знаешь, как это слово пишется. А, во-вторых, ты не знаешь, где она находится. Куда ты пойдешь подавать документы? В какую страну? И, в-третьих, кто тебя, дурака, так далеко одного отпустит? В Берлине хоть Адель за тобой приглядывала, в туре — я, а в Гвадалахаре ты на фиг никому не нужен. Ты ж готовить не умеешь, языка не знаешь, вечно чем-нибудь норовишь заболеть, а то, как ты предпочитаешь лечиться… Дешевле тебя тут потерпеть, чем оттуда твое мертвое тело переправлять.
— Сволочь ты.
— Я знаю.
Гамбург не принимал. Поэтому, проведя в воздухе лишний час, они вскоре приземлились в Берлине. Чувство эйфории захлестнуло с головой. Все выходили из самолета возбужденные, радостные, сумасшедшие и слегка усталые. Последние формальности на таможне. Собрать весь багаж на ленте…
— Сейчас подадут машины, — подошел Тоби. — Дьявол, это лишних четыре часа в пути…
— Три… — зевнул Густав.
— Четыре. Там какой-то катаклизм образовался. Ураган, говорят, ливень, все деревья в городе повырывало.
— К нашему приезду рассосется, — оптимистично улыбался Георг. — Зато Биллу как повезло! Может, в гости к нему нагрянем всей толпой?
— Ну к черту! — замахал руками Густав. — Домой хочу.
— И я… И я… — раздались голоса.
— В другой раз, — резюмировал Тоби, с улыбкой наблюдая, как близнецы не могут распределить багаж по тележкам. Еще немного, и они окончательно передерутся. — Пойду, помогу, пока мы не лишились солиста.
— Скорей уж гитариста, — хихикнул Йост. — Его за патлы таскать удобнее. Оставь их. С ними связываться — себе дороже.