Природа плакала в тот день...

Аверкиева Наталья

Он увидел это сразу же: на полу в большой вазе стоят свежие белые розы, а на стене — мраморная табличка, на которой выбито золотыми буквами

Mary Susan Louise Melatto v. Kleist

1990 — 2008

Билл ошарашено смотрел на буквы. Дотронулся до них пальцем, словно не веря глазам. В груди и голове боролось несколько весьма противоречивых эмоций, начиная от обиды и заканчивая полным ступором.

— Что ж ты… — растерянно произнес, погладив камень. — Ты ж так меня подвела... Я к тебе специально приехал… Человек ради тебя на Мальдивы летал, администраторов уговаривал, связи поднимал, а ты… Как ты могла? Как ты могла так подло умереть такой молодой? Ты же меня подставила. Что я скажу Тому?..

Билл уперся лбом в табличку. Потом прижался к ней щекой и закусил губу. Хотелось кричать. Кричать так сильно, как только возможно. Но вместо этого он лишь прерывисто дышал, кусая губы. Хотелось бить кулаками по стенам, разбить здесь

все. Но вместо этого он лишь сильнее вжимался в мрамор. Он настроил себя только на победу. Он последние сутки прокручивал в голове тысячу вариантов ее отказов и своих убедительных доводов. Он готов был отбить ее у парня. Он готов был ее уговаривать и брать измором до тех пор, пока она не согласиться поехать с ним. Он готов был взять все грехи мира на себя, лишь бы она вернулась к Тому. Любой компромисс. Любой каприз. Любая прихоть. Лишь бы вернулась. И что теперь ему делать? Что сказать Тому? Если бы брат не знал, что он поехал за Луизой в Рим, то Билл бы молчал, не вспоминал о ней никогда и заткнул бы любого, кто произнес бы ее имя при близнеце. Но Том знал. Знал и ждал его возвращения. С Луизой. Не об этом ли он хотел поговорить? Не это ли хотел сказать? Билл вспомнил, как во время истерики в Штатах Том сказал, что у него ничего не получится, он не сможет вернуть Луизу. Билл сполз на пол и закурил от ближайшей толстой свечи. Давай вспоминать… На Мальдивах он ставит брату условие, чтобы тот избавился от девушки. И Луиза каким-то загадочным образом из его жизни исчезла, но за это Том от него отвернулся, обиделся и не общался. А потом, видимо назло, завел себе не любовницу, а любовника, и жестко пресекал все попытки Билла влезть в свою жизнь. Но как он мог отшить девушку? Он ее неделю раскручивал на секс. А она же вся из себя такая правильная была… Он ее трахнул… И бросил… Твою мать… Потом этот скандал в Европе, где ее имя не полоскал разве что ленивый. Том тоже нес какую-то муть про баб, про очень большое количество баб, которых он трахал на отдыхе. А она ж правильная… Она же из приличной семьи… И они, получается, опозорили ее. Может быть, она забеременела? И тут Том про своих баб на весь мир… Нагулянная беременность — это такой позор для семьи. Билл обхватил голову руками и уткнулся носом в колени. Они довели ее до самоубийства. Они опозорили ее и довели до самоубийства. И если Том об этом узнает, конец всему. Его бросил князь. Бросил, наверное, так же, как Том бросил Луизу. Все сходится… Бумеранг… Карма… Том гуляет с девчонкой, трахает ее и бросает. Они позорят ее на весь мир. Потом у брата появляется любовник, который трахает его и бросает. Не дай бог, чтобы откуда-нибудь выплыла информация по этому. А сон? Том ведь бежал к Луизе, которая… Он задохнулся. …Которая превратилась в Хель. Хель звала его. Луиза… отомстит? Тома нельзя оставлять одного! Его бросил князь. Он постоянно пил в последнее время. И эти истерики. Как часто это с ним случалось? А вдруг однажды он не выдержит и вскроет себе вены?

— Я не знаю, зачем ты меня сюда привела, — тихо произнес Билл, глядя в бок, как если бы рядом с ним сидела Луиза. — Но я хочу… Я приехал, чтобы вернуть тебя, чтобы уговорить, убедить вернуться к брату. Я хотел извиниться перед тобой. И если ты хочешь забрать его у меня, то забирай и меня — это я виноват во всем. Мы близнецы. Мы не можем жить по одиночке. Я не знаю, что сказать сейчас. Мои слова ничего не значат в этом месте, ничего не вернешь, никак не исправишь. Том наказан за то, что прогнал тебя, — над ним жестоко посмеялись два гомика. Я наказан за то, что выставил ему условие — я или ты: брат больше не доверяет мне, между нами стена, которую я никак не могу сломать. Том любил тебя. Правда, любил. И то, что произошло… Прости меня. Не забирай его. Хель, пожалуйста, не забирай его. Я хотел все исправить… Я не знал, что так получится. Я был уверен, что ты простишь его, и вы будете вместе. Знаешь, еще несколько часов назад я мечтал, как мы вчетвером — я, Адель, Том и ты — поедем вместе отдыхать куда-нибудь на неделю. Я думал, как будет здорово, что в нашей квартире в Гамбурге появится девушка. Адель бы к нам приезжала… Мы бы ходили все вместе в клуб. А теперь я не знаю, что сказать брату, который ждет тебя. Если он узнает, что ты умерла, то это будет для него страшным ударом. Его предали. Он один. И твоя… Как ему сказать? У него депрессия. Он недавно чуть не умер, его еле спасли… А тут это… Почему ты не связалась с нами? Почему не нашла нас? Ты же знаешь, что мы бы помогли и решили все. Я ведь был совсем не против ваших отношений, просто обидно было, что Том всегда с тобой. Я не привык его ни с кем делить, понимаешь? Адель нас не делит. Адель — это плюсик в моей жизни. Мы с Томом не пять и пять, а десять с плюсиком. Я говорю бред, да? Но ты ведь понимаешь меня? Не забирай его, пожалуйста.

Билл еще долго сидел и бормотал какую-то несуразицу, выкуривая сигарету за сигаретой. Он рассказывал Луизе про Юри и Франко, про свои переживания, про отвернувшегося Тома, про то, как ему было плохо, про их ссоры и беды, про Берлин, который он ненавидит, про все свои мысли и надежды, которые он возлагал на эту поездку. По щекам текли слезы. Он хлюпал носом, рвано дышал и временами заикался. Он говорил с ней, как будто она сидит рядом, как будто она спрашивает, а он отвечает, как если бы он был у нее дома и просил вернуться. Говорил до тех пор, пока слезы не высохли, а на душе не стало немного легче, пока его не отпустило. Он обещал ей прийти завтра, перед отъездом, попрощаться. А еще он попросил ее беречь Тома, потому что Том — это всё, что у него

есть. И он откуда-то знал, что так оно и будет. Наверное, Георг был прав: Хель — это не всегда смерть, иногда это гибель старого и рождение нового. Сейчас из склепа выходил другой Билл, новый.

Он абсолютно бесцельно шел по вечернему Риму, иногда останавливаясь, чтобы перекурить где-нибудь в укромном месте (не хотелось проблем с итальянским правосудием и штрафа в 500 евро). К концу подходила вторая пачка, во рту было противно, в голове туманно, в душе пусто. Надо снять номер в ближайшем отеле и лечь спать. Ничто так не восстанавливает мозговую деятельность, как крепкий сон. Дьявол! Дерьмо! Какое дерьмо! Что делать? Как сказать Тому? Что ему сказать? Если он вернется без Луизы, то Том будет считать его слабаком, который не может решить элементарной проблемы — уговорить девушку. Если он вернется без Луизы, то Том сам захочет поехать к ней. Поедет и всё узнает. Надо что-то сказать такого, чтобы брат за ней не поехал совершенно точно и при этом не думал, что Луиза его бросила. А именно так он все и воспримет — Биллу не удалось уговорить Луизу вернуться к Тому, стало быть он ей не нужен, не интересен, он ей неприятен, у нее кто-то есть, тот, кто лучше Тома. Как же все сложно… Как теперь выкрутиться из этой ситуации? Луиза должна жить! Черт побери! Она не имеет права умирать! Это бесчеловечно! Это отвратительно, в конце концов!

Перед сном, лежа в маленьком номере, больше похожем на кладовку в их квартире в Гамбурге, с окном, выходящим на выступ в стене в полуметре от самого окна, он пришел к выводу, что Саки мог ошибиться и найти не ту Луизу. Мало ли Луиз на свете? Может это одна из них? Да, пока он не увидит доказательств того, что это та самая Луиза, не успокоится.

За завтраком Билл придумал, как разузнать про девушку. Он отошел от шока и теперь был способен на нечто большее, чем глупые заламывания рук. Идея была простая и гениальная одновременно. Он попросит у мужчины для своего брата фотографию, скажет, что они с Луизой подружились в прошлом году в академии, встречались, потом его брат… Георг! …потом его брат Георг уехал в Германию, и сейчас бы хотел возобновить отношения хотя бы по переписке. Билл должен был передать от него привет и пригласить ее в кафе. Он выстроил целую соболезнующую речь, потренировал перед зеркалом скорбное лицо и печальный взгляд. В целом история выглядела более чем складно. Он решил не произносить имени Тома вообще. На всякий случай. Вдруг Луиза что-то говорила про них, и синьору Мелатто фон Клейсту будет неприятно видеть его в своем доме. А ему очень надо. Очень-очень. К тому же ее фотография — это доказательство для Тома того, что он действительно был у Луизы дома.

Он вылез из такси, покурил для успокоения и подошел к уже знакомой двери с головой льва вместо ручки. Позвонил, борясь с желанием удрать.

— Мне надо с вами поговорить, — произнес спокойно на немецком. Луиза говорила, что в их семье этот язык знают. Он помнит об этом.

Домофон запищал, пропуская его внутрь.

— Синьор Мелатто фон Клейст, — сказал Билл, переступив порог. — Мне очень жаль. Я не знал. Примите мои соболезнования. Для меня самого это такой удар, что… — замолчал, потупившись.

Мужчина молча смотрел на него очень тяжелым взглядом. Билл прогибался под ним, его раздавливало, размазывало по полу. Если бы не важное дело, он бы уже позорно сбежал отсюда.

— Мой старший брат Георг дружил с вашей дочерью, — начал он врать заикающимся голосом. — Они вместе учились. Потом мы с семьей переехали в Германию… Георг просил меня зайти к Луизе, передать привет… Я… зашел… Простите… Брат очень любил ее. Любит… Могу ли я просить вас об одолжении? Могли бы вы дать мне хотя бы одну ее фотографию и какую-нибудь безделушку. Игрушку… Вещь, которая принадлежала Луизе. Это очень важно. У брата ничего не осталось на память о ней… Пожалуйста, не откажите… Это очень важно. Пожалуйста…

Хозяин вздохнул, устало потер глаза, поморщился, как будто голова болит. Билл неожиданно понял, что тот на успокоительном. Скорее всего, еще и на снотворном или каких-то транквилизаторах. Движения замедленные, реакция вялая. Он апатично махнул рукой, приглашая гостя за собой.

Они шли через большую гостиную с камином, а у Билла подкашивались ноги — со стен на него смотрели фотографии Луизы и какой-то красивой женщины, угрюмый мужчина на них везде улыбался, обнимал дочь, целовал жену. Билл остановился, глядя на счастливые лица, а внутри все взрывалось и рушилось — последняя надежда на ошибку умирала в страшных муках. Это Луиза. Та самая Мэри Сью, над которой он издевался на Мальдивах, которую любил его брат и из-за которой они так сильно поссорились. Билл еще по дороге сюда думал, что может быть та табличка на кладбище — это способ увезти девушку подальше отсюда, избавить от позора семью… Но вид мужчины говорил красноречивее всех слов…

Они поднялись на второй этаж. На стенах на лестнице висели большие картины в дорогих тяжелых оправах — лихие военные и томные дамы в старинных платьях. Родственники? Центральная картина — семья Луизы: отец в парадной форме офицера, мать в длинном вечернем платье и Луиза в джинсах на низкой талии, кедах и коротком топе. Так смешно это смотрелось. Они улыбаются…

Он толкнул дверь. Пропустил Билла вперед, сам остался на пороге.

— Это ее комната. Здесь все так, как было тогда. Я ничего не трогал. Не могу… Вы посмотрите в шкафу на верхней полке, там должна быть коробка с фотографиями. И возьмите какую-нибудь вещь, которая вам понравится. Спасибо, что помните о моей дочери. Будете уходить, дверь захлопните. Удачи. — Его глаза болезненно блестели. Он прикрыл дверь, уходя.