Прислужник своего «Естества»
Шрифт:
Так. Вот оно: удостоверение. Амина К., место работы – Театр оперы и балета. Государственный Академический. Должность: солистка балета.
Ха! Вот уж повезло так повезло! Уж этой-то смогу сделать растяжку так растяжку! Да и мышцы у такой должны быть действительно упругие – тренированные же! И жиру – на капли!
У меня от предвкушения аж снова засвербило во всех местах, и ноздри даже зашевелились. Я больше ничего из её сумочки и рассматривать-то не стал. Всё остальное абсолютно не важно – ни дороженная косметика (Теперь-то понятно, почему она так «качественно» наштукатурена!), ни салфетки влажные, ни кошелёк с деньгами…
Оглядываюсь, рассматриваю, как это бело-мраморное,
Однако оказалось, что всё в порядке. Расчёт времени оказался как раз отличным – прошла всего одна лишняя минута, как вдруг слышу, застонало моё сокровище. Заворочалось, закряхтело, задёргало руками и ногами – ага, два раза. Если завязал я – уж можешь, дорогая, не сомневаться: шишь развяжешься! Но вот она попробовала перевернуться на спину – не тут то было! Верёвка натянулась, и не позволила. Она попробовала подтянуть ноги – тоже мимо!
На какое-то время замерла. Явно обдумывает ситуацию, и пытается вспомнить, что с ней… Вот именно. Я старался во время её эволюций не шуметь и не шевелиться, однако эта зараза, не знаю уж каким чутьём, просекла, где я нахожусь. Поворачивает ко мне голову, и говорит. Жалобно так:
– Пожалуйста. Отпустите меня. Я… Я никому не расскажу о том, что вы сделали. И сейчас сделаете! Только не убивайте! У меня мама – старенькая! И больная! И не вынесет, если я умру!
Что ж. В рационалистичности мышления ей не откажешь. А, возможно, волны похоти и предвкушения от меня распространяются, на, так сказать, ментальном уровне. Однако не могу же я ей в самом деле ответить – тогда запишется и мой голос. А я вовсе не желаю давать будущим зрителям или следователям улики против себя. Да и видно меня сейчас будет: теперь-то включил те камеры, что по углам подвала, и прямо напротив её тела. Поэтому перед включением записи и маску, как у омоновцев на голову одел – видно только глаза и рот.
Ну, раз она очнулась, и соображает, можно по-идее и приступать.
Подошёл я к лебёдке, и начинаю медленно так выбирать слабину верёвки. Вот она исчезла. Вот начали подниматься кверху и её руки. Она отлично знает, что здесь кто-то есть, и сейчас с ней явно будет снова делать что-то нехорошее. И начинает кричать.
– Помогите! На помощь! Кто-нибудь! Убивают! Хелп! А-а-а!!! Помогите! Умоляю! По-мо-ги-те!!! Не-е-е-ет!..
Кричи, кричи, голубушка. Подвал у меня звукоизолирован отлично – проверял сам. Однажды даже стрелял из ружья – сам чуть не оглох, а на магнитофоне снаружи, во дворе, даже хлопка не было слышно.
Но она быстро поняла, что кричать бесполезно: говорю же – похоже, умная. Решила сменить тактику:
– Пожалуйста! Ради всего святого! Ради ваших детей, если они у вас есть! Не убивайте меня! У меня на попечении младший брат и мать! Отец нас бросил, и убежал в соседнюю страну. А мать больна и не ходит! У неё только пенсия по инвалидности. А если не будет моей зарплаты – они с братом умрут с голоду! Ну пожалуйста! Можете помучить меня, можете изнасиловать так, как вам хочется! Но ведь я вас не вижу – значит, вы можете отпустить меня, пусть покалеченную, но – живую?! Прошу! Умоляю!..
Она ещё много чего говорила, пока я неторопливо выбирал лебёдкой расстояние до высоты примерно в метр над полом. Тут ей пришлось встать на колени, а затем и приподняться на ступни. Я подтянул её руки так, чтоб они ещё не вывернулись из суставов, но чтоб определённую боль ей доставляли – смотрю, она даже на цыпочки встала. И уже не столько умоляет, сколько просто плачет – как же, разжалобишь меня! Два раза. Смотрю, руки в суставах напряглись, и ягодицы тоже – на цыпочках трудно стоять. То, что нужно.
Беру я теперь свою любимую плётку – когда придирчиво выбирал и покупал её в соседней, аграрно-скотоводческой стране, уже вожделел и облизывался: представлял, как наступит этот момент! И вот он наступил.
Обхожу эту голубку со всех сторон – словно осматриваю. Пусть так думает: слышит же мои шаги. А на самом-то деле я уже давно позицию себе подобрал, и даже на мешках с песком, и спичечных коробках тренировался: спокойно сбиваю с трёх метров с табуретки. Замахиваюсь, и бью – не слишком сильно, но так, чтоб было сразу чувствительно: прямо по центру ягодиц, поперёк их!
Вы бы видели, как она дёрнулась, как завопила!
Вот уж тут она нисколько пафосно-лицемерной мольбы в голос не добавляла! Орала благим, можно сказать, матом! Хотя, скорее всего, чего-то как раз такого и предчувствовала: недаром же вопила, что «убивают!»
Ну а потом стонала, разумеется, извивалась. Крики чередовались с новыми мольбами – не убивать её, а только помучить в своё удовольствие, и отпустить!..
Хе-хе…
Я помалкивал себе, ждал. Когда она более-менее затихла, и попыталась, нагибаясь ещё ниже, и выгибаясь, расслабиться, выискивая такое положение, чтоб суставы рук не корёжило от дикой боли, нанёс второй удар – уже посильнее. Она снова закричала, забилась – но не сильно. С вывернутыми почти до предела руками не больно-то поизвиваешься – понимаешь же, что если суставы вывернутся, будет куда больней! А я не дал ей прийти в себя: начал хлестать в рабочем, так сказать, режиме: регулярно. И по ягодицам, и по ляжкам. И по икрам! Дышал глубоко и в ритме ударов: отлично это упражнение, между прочим, поддерживает мою «спортивную форму»!
О, как она теперь ругалась! Ну, в те моменты, когда я замахивался для нового удара – во время самого– то удара могла только вопить! И судорожно выдыхать. Это воздушно-трепетное создание, эта нимфа искусства, эта носительница, с позволения сказать, культуры в массы, задвигала мне такое, что у бывалого морского волка уши в трубочку сложились бы!..
На мои действия её ругань и крики, от которых, думаю, буквально кровь в жилах застыла бы у слабонервных, а у меня только глаза разгорались, никак не сказались. Я продолжал «обрабатывать» её мускулисто-рельефные задницу и ножки до тех пор, пока отдельные багровые полосы-следы не слились в один сплошной, вспухший и покрасневший, рубец. Ушло на это всего минут двадцать пять – я же тренировался, и попадал именно туда, куда хотел. Впрочем, если попадал и не туда, на те следы, куда уже бил – получалось тоже неплохо: она взвизгивала даже сильнее!
Бил я расчётливо: так, чтоб был только удар, а тянуть плеть так, чтоб содрать кожу, пока не спешил. Успеется. Да и не входило в мои планы забрызгать тут всё кровищей, и дать ей просто умереть от потери этой самой крови.
Но вижу: подошло время. Сейчас отключится.
Прекращаю экзекуцию. Подхожу к её почти упёртому в пупок лицу. Сую туда скляночку с аммиаком. Начинает она головку-то – воротить… Ну, значит, нюхнула. И не отключится. Можно приступать к главному.