Прислужник своего «Естества»
Шрифт:
Подтягиваю верёвку, которая вытягивает вверх её привыкшие к такой позиции ручки: суставы прямо затрещали, но держатся пока. Вот что значит – тренированные! Балерина же, туды её в качель…
Прохожу к столу в углу. Беру оттуда переносную плитку газовую – с обеими уже включёнными конфорками. На которых уж не волнуйтесь – давно разложены раскалившиеся докрасна восемьдесят гвоздей! Гвозди, правда – не очень толстые и длинные – всего-то восьмидесятки. Я ж не садист какой – не хочу протыкать её чудные ножки насквозь. Переношу всю плитку – благо, гибкий газовый шланг это позволяет! – поближе к ней, ставлю на пол: чтоб гвозди, пока буду их носить – не остывали.
Беру
Придирчиво выбираю место: ах, как чудесно рельефно выступают под кожей её тренированные и гармонично развитые, и сейчас напрягшиеся икроножные мышцы! Сильные. Способные выдерживать даже стойку на пуантах! Прелесть! Ух – кайф!..
Первый гвоздь я втыкал медленно, и поэтому он успел немного остыть, и не «проплавлял» дыру в плоти, а просто протыкал. Зато как она голосила, как выла, извивалась!.. Я уж думал – руки не выдержат, вывернутся: рывки и движения тела не позволяли усомниться, что заценила она мой «горячий» подход!
Но всё равно – напряжения с икр дама не снимала: похоже, предстоящая боль от вывернувшихся суставов рук страшит её куда больше! Наивная дурочка.
Когда воткну, теперь почти до шляпки, остальные восемьдесят гвоздей, сделав её ножки похожими на двух ежей – всё равно верёвку подтяну, плечи из суставов вывернув!
При вонзании, с проворачиванием, и рывками, остальных гвоздей, уже почти никаких новых ощущений я не испытал: просто повторение уже виденного и слышанного. Но я упорный и последовательный: не остановился, пока не закончил! Вгонял теперь – прямо заподлицо, до самых шляпок.
Немного непривычный запах горелой человеческой плоти, чем-то напоминающий шашлыки, наполнял теперь весь подвал. А ничего: вентиляция у меня отменная. Нужно всего минут десять на полное проветривание. Включаю вытяжку.
Заодно и она – «отвисится».
Дама моя, похоже, сдалась: почти полностью обвисла на верёвке, тихо стонала и подвывала. Правда, не плакала: похоже, слёзы кончились. И она уже не пыталась приподнимать тело на носочках: отнялись мышцы икр, стало быть. От боли. Пора.
Зашёл я сзади, мысленно похихикивая: не следит больше девушка за моими действиями, полностью предавшись ощущениям и сожалениям о своей злосчастной судьбе, проклиная минуту, когда села в мою машину – стало быть, сейчас её ждёт сюрприз!
Прицеливаюсь. И выдаю ей плетью: так, чтоб самый кончик угодил в промежность!
О-о!
Таких воплей и проклятий мой подвал ещё не слыхивал. Видать, точно куда надо угодил удар: в самые ланиты. Ну, то есть – губки.
Дал я ей с десяток секунд на «прихождение в себя». А потом снова ударил. И снова. И снова. От её воя и подёргиваний я уже почти дошёл снова до кондиции, и именно поэтому решил пока остановиться – семяизвержение оставим на потом. На десерт, так сказать. А то – ослабну. Разленюсь.
И не выдам ей – «всю» программу!
Отложил я плеть, и прошёл снова к лебёдке. Канат натягивал нарочито неторопливо – чтоб она поняла, что сейчас плечевые суставы уж точно вывернутся-таки из своих сумок. Она поняла. Но ругаться была уже не в силах, только выла и рыдала. Да и то – охрипшим и слабым голосом: кончился, видать, запас жизненных сил. Да и не певица же она – а балерина!
Да, наконец это мужественное без кавычек и очень выносливое (Это я уже потом, когда появился материал для, так сказать, сравнения, оценил!) создание начало и просто рыдать – возможно, у неё снова текли слёзы, но я их не мог видеть из-за платка, что ей так и не удалось сбросить с глаз.
О моменте, что сейчас это произойдёт, мне сказал тремор её плеч, и вой – совсем уж утробный: вот! И точно: с мерзким хрустом руки вышли из суставов, и мой подвал огласился ещё одним поистине душераздирающим воплем. Э-эх, мне бы – озвучивать фильмы ужасов! Я был бы миллионер только на аудио-записях!.. Дама бессильно обвисла.
Хе-хе, голубушка, хе-хе… Ты даже не представляешь, что это вовсе не конец.
А только начало.
Забираю я карабин с концом верёвки с лебёдки, и переношу к кронштейну с противовесами. Так. Для начала – подвешу-ка я её на шестьдесят. Это значит, плюс пятнадцать к её собственному весу.
Верёвка натягивается, её тело напрягается. Ну а толку-то – напрягаться! Суставы вывернуты, и обратно не вправишь! Зато теперь её тело действительно – упруго растянуто: как пружина. Сильная и гибкая. А, стало быть, оно стало куда чувствительней к ударам плети – мышцы-то: напряжены! Ну-ка посмотрим.
Вот теперь я подошёл к ней вплотную. Встал снова сзади. Волосы у неё, моей Аминочки терпеливой, вполне подходящие. В смысле – по длине. Собрал я их в пук на затылке, да перевязал ещё одним куском бельевой верёвки. Перегнул волосы вокруг этой верёвки назад, развернув на сто восемьдесят. Перевязал ещё одним куском. Теперь нужно подвесить её голову на первой верёвке – к той, что удерживает кисти. И голова не будет падать вниз, когда она потеряет сознание.
А она потеряет. Уж я позабочусь.
Обошёл я это «зафиксированное» сокровище теперь спереди. Двигаюсь нарочито неторопливо – чтоб дать ей понять, что мне спешить некуда. Вот теперь снимаю с её глаз повязку. Капюшон с прорезями на мне чёрный, рубаха – чёрная, свободные штаны – тоже. Ангел, так сказать, смерти – во плоти.
Моргает. Смотрит. Влажные от слёз и выразительные глаза наливаются злобой и ненавистью.
Она плюёт мне в лицо – правда, немного, и несильно: похоже, в горле уже пересохло, как в Сахаре. Ещё бы: вон, струйки пота так и текут по спине и исподмышек. А уж воняет – никакой дезодорант не помог! Всё правильно: больно. Адреналин. Стало быть – повышенное потоотделение. Читал я в своё время и материалы о Зое Космодемьянской. Из протоколов допросов комиссарами красной армии тех крестьян-колхозников, в избе которых все эти пытки и происходили. Как её, Зою, обрабатывали шомполами от карабинов, по ягодицам да по ляжкам, нацисты. Получила она тогда ударов этак за пятьсот… Оказалось ничего: больно, но не смертельно.
Голос у моей красавицы стал сиплый, тихий. Но – ругается, проклинает. Призывает Господа покарать меня, монстра поганого, маньяка-садиста доморощенного. Выродка нетрадиционной ориентации. Проклинает и меня, и родившую меня мать, и вообще – всех моих родных и близких до седьмого колена.
Дура ты, думаю. Со своими «родными» давно уж я разобрался.
Голос у неё, конечно, сильно подсел и ослаб. Плохо для записи. Хотя, это-то как раз понятно – нельзя же столько орать, и не охрипнуть. Говорю же: сразу видно: работает девушка в балете, а не в опере! Ха-ха. Впрочем, вряд ли она и в этом случае могла бы говорить нормально – слишком много жидкости потеряла. Наверняка сейчас во рту сталактитовая вязкая слюна, и солоно от крови – от прокушенных насквозь губ.