Присяга леди Аделаиды
Шрифт:
— Ты говорила, без сомнения, о местах более приличных для джентльмена, — возразил он. — Я на них не гожусь, мне не во что одеться.
— О, Уильфред! Не во что одеться?
— Кроме этого бархатного сюртучка, все продано; может быть придется продать и его и оскандалить Дэншельд, расхаживая в одной рубашке.
Щеки Марии пылали, слезы выступили на глаза. Она подозревала все это и даже более, но неприятно было слышать об этом, а насмешливый тон брата тревожил ее более всего.
— Мне шепнула птичка, Мария, что ты выходишь за лорда Дэна, — продолжал он, и тон его сделался
Лицо ее вспыхнуло.
— Птички суются не в свои дела.
— Я не имею права вмешиваться. Но, Мария, я желал бы, чтобы ты подумала хорошенько, прежде чем свяжешь себя с лордом Дэном. Он почти вдвое тебя старше. Ты любишь его?
— Нет, я не люблю его, Уильфред, в этом смысле. Я люблю лорда Дэна, как знакомого, но не желаю быть его женой. Он еще не делал мне предложения.
Они дошли до конца дороги. Мария простилась с братом и поспешила домой, потому что настала обеденная пора. Волнение, которому она не хотела поддаваться при брате, вырвалось наружу теперь, и слезы заструились по ее щекам весьма некстати, потому что, повернув к Дэншельдскому замку, она встретилась лицом к лицу с Уильямом Лидни. Мария утерла слезы и заговорила таким веселым тоном, каким только могла:
— Вы нашли вашу шкатулку, мистер Лидни?
— Нет, — отвечал он, повернувшись и идя возле нее. — Я целый день бегал в полицию и еще не видал инспектора Бента — кажется, так его зовут. Теперь мне сказали, что его можно видеть через полчаса, и я стараюсь ходьбой умерить мое нетерпение, пока пройдут эти полчаса.
— Какой это странный случай, что только шкатулка потерялась по дороге к замку. То, что в ней лежало, очень для вас ценно?
— Это очень ценно для того, кому принадлежит эта шкатулка. Она не моя, но я отдал бы все до последнего шиллинга, только чтоб найти ее.
— Искренне желаю, чтобы вы нашли, — сказала Мария, когда Лидни позвонил в колокольчик, а она протянула руку на прощанье. — Право, искренне желаю вам успеха.
— Благодарю. Да, я верю, что вы этого желаете. Что огорчает вас теперь? — продолжал он тихим тоном все держа руку Марии и смотря прямо ей в глаза.
Яркий румянец вспыхнул опять на ее щеках, но она не отвечала.
— Не могу ли я разделить или смягчить?
— Нет, нет! Не спрашивайте меня, — торопливо отвечала она, когда дверь отворили. — Это не мое горе, я не могу об этом говорить. Очень благодарна вам, мистер Лидни.
Он знал так же хорошо, как и Мария, что это касалось Уильфреда. Дэншельдские сплетни дошли и до его ушей. Мария прямо пошла в кабинет отца.
— Папа, — сказала она, запирая дверь и развязывая ленты шляпки, и оттого, что торопилась не опоздать к обеду и отчасти от внутреннего волнения, — на меня был наложен запрет ходить к Уильфреду в дом.
— Конечно, было, — отвечал Лестер.
— Я пришла сказать вам, папа, что я нарушила этот запрет. Два раза. В первый раз я пошла скорее случайно, чем с умыслом, и хотя мне хотелось сказать вам тогда, у меня недостало мужества. Сегодня я опять была.
Лестер молча посмотрел на дочь.
— Позволь спросить, зачем ты туда ходила?
— Я ходила навестить Эдифь.
Золотые очки — Лестер читал письмо, когда его прервала Мария — свалились с его носа. Он не отвечал.
— Она умирает от голода, — продолжала Мария, готовая зарыдать.
— Не говори пустяков, — сердито возразил Лестер.
— Это правда, папа. Эдифь не может есть грубой пищи — хлеб и овощи — и чахнет от недостатка лучшей пищи. Сэлли сказала мне, что она умирает, медленно умирает. О, папа! Не поможете ли вы им? Позвольте мне отнести ей что-нибудь; у нас так много остается лишнего.
Очевидно, Лестеру пришел в голову вопрос, может ли он осмелиться — он думал о жене — исполнить просьбу дочери, потому что он колебался. Но только на минуту.
— Нет, Мария. Уильфред и его жена сами виновны в таком положении дела, оттого что пошли мне наперекор, и они должны покориться последствиям.
Слезы струились по щекам Марии.
— Если бы вы мне дали немного денег для них, папа… если бы вы…
— Молчи, — сердито перебил Лестер.
Наличные деньги были теперь у него очень редки, и дочь заставила его испытать весьма неприятное чувство. А «голод» он считал выдумкой воображения.
— Это не твое дело, Мария; они сами навлекли это на себя. Я требую, чтобы ты не подходила к дому Уильфреда.
— Пожалуйста, не приказывайте этого мне, — перебила она, рыдая. — Я не уверена… милый папа, извините, что я говорю вам это — я не уверена, исполню ли я ваше приказание. Он мой брат, он брошен всеми, и я боюсь, что долг предписывает мне поддержать его, даже если вы не приказываете мне. Не запрещайте мне иметь отношения с ним. Я обещаю ходить редко — даже никогда, если не встретится особенного случая, и если вам угодно, я всегда вам скажу, что я была там. Мать наша умерла, у вас есть другие связи, но я и Уильфред на свете одни.
Лестер не сказал ни слова. Может быть, он был удивлен. Никогда его дочь не показывала подобного волнения. После минутного молчания Мария медленно повернула к двери и отворяла ее, когда Лестер заговорил с ней:
— Если ты решилась поступить по-своему в этом деле, зачем ты спрашиваешь меня?
— Я не могла ослушаться вас, не сказав вам, папа.
Я хотела, чтобы вы знали, почему я вынуждена лгать.
Он не сказал ничего более, и Мария вышла из комнаты. Ах! Она не сказала ему всего, что надеялась сказать. Она хотела намекнуть на неприятные слухи о поступках Уильфреда, как на еще одну причину того, почему ему следовало помочь, но мужество изменило ей.
Послышался звонок к обеду, и когда Мария шла наверх, надвинув шляпку на лоб, чтоб закрыть лицо, она встретила леди Аделаиду в вечернем наряде, с веером и букетом в руках.
— Разве вы не намерены выйти к обеду сегодня, мисс Лестер? — холодно спросила она. — Кажется, уже был звонок.
— О, благодарю вас, леди Аделаида, не ждите меня сегодня, — отвечала Мария, задыхаясь от душивших ее слез. — У меня головная боль; я не думаю, чтобы я могла есть.
Миледи сошла вниз, а Мария поднялась наверх. Тифль вышла из уголка возле кабинета и украдкой посмотрела вслед Марии.