Притчи. Стихи. Рассказы 1-15
Шрифт:
Уж и не знаю, чем чёрт не шутит, может и «уверую» когда-нибудь. Я и в церкви-то никогда не был, — воспитание такое. Жена моя настояла, чтобы дочку нашу крестить, я согласился, — всё-таки имеет право, это ведь и её дочь, а то была бы чисто моя, то не согласился бы. Вот в церковь схожу, а там глядишь и «уверую». Хе-хе-хе. Шучу конечно. Мне жена назвала цену за крещение и цена эта до того выбесила меня, что я чуть обратно не передумал. Да потом, думаю, уж ладно, пусть, бог с ними, хотят — пусть крестятся, один раз всё-т`ки, можно и пожертвовать тыщу-то…
Фарисеи. Группе Пикник посвящается.
Сам автор этого рассказика не является поклонником ни Виктора Цоя, ни группы Пикник, поэтому не стоит приписывать слова героев, создателю этих героев.
* * *
Некто «воцерквлённый человек» слушал по телевизору умных людей, в частности выступал один знаменитый писатель. Писатель этот — человек весьма умный и патриот, не смотря на то, что учился в США. Выступление его было в день рождения Цоя и он, как и должно великому писателю, расхваливал великого поэта-песенника.
— Знаете что меня более всего угнетает в его биографии? — говорил в своей речи писатель — То что как и все почти гении Цой был нищ и работал в своей кочегарке… Так часто бывает: какой-нибудь мыльный пузырь зарабатывает миллионы, а настоящий талант прозябает в нищете.
Писатель сделал это замечание не смотря на то, что сам имеет весьма неплохие средства, получаемые за своё творчество. И например, задай ему какой-нибудь вредный человек такой вопрос: А кем Вы себя считаете, «мыльным пузырём», удачно устроившимся, или же гением? То он конечно из скромности ответил бы, что он никакой не гений, но в душе бы наверно не изменил своей мечте, чтобы в честь него, в будущем, после его смерти, назвали какую-нибудь улицу, а лучше площадь. И предложи ему какой-нибудь тоже вредный человек на выбор: Расстался бы он со своей славой и богатством, с тем, чтобы его и не приглашали на телевидение, и не платили гонораров за книги, а писал он их бесплатно, — но взамен получил бы признание после смерти, включая памятники и названия улиц его фамилией? Конечно он бы ответил — да, — но в душе вынужден был бы признать, что «он уже встал на этот путь богатства и славы, и не отказываться же ему теперь от всего, что нажил…»
Ведущие задавали ему разнообразные вопросы, часть из которых не так интересна, но один из вопросов был очень хорош.
— А как по-вашему, есть ли среди современных музыкантов люди такого уровня, как Виктор Цой? — спросил один из ведущих.
Писатель ничуть не колеблясь, твёрдо ответил: «Нет.»
— Не каждый же год должны появляться гении. — саркастически заметил он. — и не каждое десятилетие.
Опять же, ковыряясь в душе писателя, нужно отметить, что, когда ему предложили этот вопрос про современных музыкантов, он стал вспоминать только самых дрянных и из них почему-то стал выбирать; и так как выбрать из них было не кого, то он и не колеблясь твёрдо ответил, что «нет».
После тема сменилась на другую, в которой речь шла, задевая религию. Писатель начал умно отвечать и по новой теме, произнеся кротко вначале речи: Я вам признаюсь, я человек воцерковлённый и поэтому…» и т. д и т д. Тема эта неважна для данной хроники, — важно лишь это слово, что этот писатель «человек воцерковлённый».
«Рыбак рыбака видит издалека», так же и воцерковлённый уважает воцерковлённого. Поэтому упомянутый вначале зритель умной программы по телевизору, не успев как следует сообразить, согласился со всем, что умно говорил воцерковлённый писатель.
— И ведь действительно, — думал зритель, рассуждая про себя, — кто ныне достиг такой высоты, как Цой? Смешно даже думать. Одна мелюзга и подражатели.
А теперь нужно описать другой случай, произошедший после, может через неделю или около того. Воцерковлённый зритель умных передач, выходя из церкви воскресным утром, увидел, что его внуки что-то меж собой не поделили и о чём-то спорят. По правде сказать, прямыми внуками они ему не были, но это не важно, потому что всё равно они были ему родственны и оба этих мальчика называли его дедом. Впрочем на деда этот сухой стройный мужчина с русой бородой, походил разве что бородой и всё.
— Что такое? — спросил он.
Мальчики начали, перебивая друг друга, доказывать каждый свою правду. Сложно перевести их речь письменно, она заключалась в основном в местоимение «он» и, не зная дела, сложно было разобрать, в чём заключается яблоко раздора.
И чёрт его знает — или Бог — откуда у бородатого воцерковлённого зрителя умных передач была такая религия, но он без всяких рассуждений посоветовал мальчикам:
— Быстро помиритесь!
Дети начали снова пытаться доказывать, но «старец» опять промолвил:
— Не хочу ничего слышать, простите друг друга и всё.
Оба ребёнка с обидами на лицах соображали, что старец непреклонен и, затая обоюдно обиды в сердцах, обоюдно решили, что разберутся после. Старец же остался доволен, в полной мере будучи уверен, что он «исполняет волю Христову», дескать не суди и прощены будут грехи твои…
Сущность же, конечно, такого «всепрощения» старца заключалась всего лишь в нежелании копаться в детских пустяках. И он с позиции старшего и опытного твёрдым словом своим попытался дать понять, что спор их пустяшный и слушайте, что старший говорит, — а если вы умные мальчики, то прислушаетесь… Эта надменность старца была понятна детям как стекло. Старцу же невдомёк было, что спор их действительно пустяшный и даже он, с своим не самым видным умом, мог бы разрешить его справедливо, чем действительно научил бы детей и уму и правде, да ещё и сам бы посмеялся и отвлёкся. Но он предпочёл, что бы оба — и правый и неправый — мальчики затаили каждый в себе злобу и «простили» внешне, и по совету мудрого никогда не выпускали «эту мерзость» наружу.
* * *
И снова прошло сколько-то времени и старец-зритель задумался: «Дело хоть и смешное, а всё же любопытно, что не поделили тогда мальчики… Но спрашивать нельзя было! Тем более в благодатное утро воскресное. Глупо даже рассуждать об этом: чтобы возле храма — судить… — чуть ни со страхом подумал старец. — Да ещё и кого? Детей!
На этом мысли его оборвались и место их заняла обычная песня. Песня была группы Пикник — всероссийскоизвестной группы, которой он в своё время очень восхищался, и которая группа начала выступать раньше самого В.Цоя и выступает до сих пор и создаёт каждый год что-то новое (к слову, восхищался ею и писатель с американским образованием, о котором речь шла вначале, и испытывал все те же чувства, что и старец, да только позабыл почему-то напрочь об этом во время своего выступления, и помог позабыть и старцу-зрителю) — мысли старца оборвались и он стал напевать слова под знакомый спокойный мотив:
«Не двигайтесь, вы ведь из камня…
(дальше он что-то подзабыл одну строчку слов)
Поссорятся два великана — землю начнут трясти…»
Попел-попел про себя эту песню зритель-старец и забыл, — действительно забыл. А вечером (вовсе и не вспомнив эту песню) вдруг боязливо подумал:
— Хм, а что если где-нибудь есть такой певец уровня Виктора Цоя — какой-нибудь молодой певец, да только мы о нём не знаем? Жаль, что я не слежу за молодёжью… Я кроме Наутилуса Помпилиуса и Пикника больше и не знаю никого… Хм…