Притворная дама его величества
Шрифт:
Орден Возмездия содержал госпитали!.. И, может быть, что-то еще сохранилось, пусть войн сейчас нет?
Мы въехали в распахнутые ворота. «Да будет дверь приюта Господня открыта для всех», прочитала я белую вязь на темном фоне. Нас охватила странная тишина. Только цокот копыт, скрип колес, разошедшиеся сверчки.
Монастырь был, разумеется, женским. Мать-настоятельница вышла к нам в сопровождении нескольких монахинь. Светлая одежда — о, какая удобная! Точно такая же, какую монахини носили у нас, только волосы покрыты иначе, и у каждой легкое покрывало на голове скрепляет трехлистный цветок. Его символическое значение я тоже знала — три лепестка, три ордена.
Встреча вышла искренней и душевной. Монахинь не касались придворные требования и запреты, мать-настоятельница обняла за плечи ее величество, бережно повела в дом. Одна из монахинь, самая суровая с виду, отдавала распоряжения нашим сопровождающим, прочие занялись нами.
— Я сестра Аглая, — представилась мне молодая монахиня. — Я позабочусь о вас, сестра.
У меня голова кружилась от тишины и запахов. От того, каким покоем веяло от монастырских стен. Казалось, что даже небо над зданиями другое — звездное-звездное, мягкое и очень близкое, протяни руку — и дотронешься до него.
Стоило мне оказаться под крышей, как я осознала — никуда не хочу уезжать. Можно было назвать как угодно — предрассудки, иллюзия, самовнушение, но мне дышать здесь было легко. А может, это была память тела Маризы, кто знает, она ведь тоже могла мечтать о монастыре, только не говорить никому об этом? Или это мне, Марии Успенской, монастырь напоминал то, что было и в моем прежнем мире?
Сестра Аглая вела меня полутемными коридорами. Увы, но я не заметила, куда отвели королеву, и огромным усилием я заставила себя сбросить морок и безмятежность. Опасность может подстерегать где угодно. За любым углом может таиться смерть.
— Вы примете ванну и переоденетесь с дороги, а затем я покажу вам, где покои сестры Софии, — сказала Аглая. Я кивнула: сестрами здесь монахини называли всех, и мирских, и служащих господу. И для королев исключения не было.
Она внезапно остановилась и указала мне на дверь.
— Я вернусь за вами, когда вы увидите в окне месяц, — загадочно пообещала сестра Аглая и, коротко прижав руки к груди, повернулась и пошла по коридору. Я пожала плечами: месяц так месяц. Зато я смогу вымыться и надеть на себя что-то другое. Повезет, так, может, монашеское платье?
Без всякой задней мысли я открыла тяжелую дверь. Комната оказалась небольшой, никакой ванны в ней не было, зато за столом, на котором угадывались очертания кувшина и чего-то съестного, кто-то сидел.
Глава тридцать пятая
— Здравствуйте, честный брат, — выдавила я, рассмотрев, что это почтенных годов монах.
То, что в келье моей сидел мужчина, меня не удивило совершенно. Были монастыри женские, были мужские, а были «честные» — то есть смешанные. Насколько там все было честно, я судить не бралась, но создавались честные монастыри исходя из их назначений. Например, госпитальный приют, или воспитательный, или калечный приюты честными были всегда, ведь и больные, и брошенные дети, и инвалиды — обоих полов. Большие монастыри, с угодьями, лесами, послушными цехами — теми, в которых трудились послушники и послушницы — тоже, как правило, были честными, и, обдумав эту мысль еще в самом начале, я пришла к выводу, что когда люди перестают заморачиваться насчет отношений и занимаются делом, результат не заставляет себя ждать.
Нет, серьезно. Я, конечно, встречала людей с консерваторским образованием, которые считали себя неудачниками потому, что не пели на сцене Ла Скала. Знала и сетевых писателей, имевших ежемесячный доход как генеральный директор фирмы с миллионными оборотами и полагавших, что им не свезло, потому что в издательстве их так и не печатают. Я была знакома и с теми, кому медведь на ухо наступил, а писали они так, что хотелось вырвать им руки, и они тоже были уверены, что жизнь их не удалась — и все же никто карьерным успехом и неуспехом не сильно морочился, исключения из этого правила были единичными. Пусть кое-кому нужно было приложить немного усилий, и эффект превзошел бы все ожидания.
Загнаться же «семейным счастьем», неизвестно с какой целью, мечтали девяносто девять процентов всех знакомых мне людей. Мечтали так самозабвенно, что мне нередко хотелось гаркнуть «делом займись, работа стоит». Меня считали циничной и обозленной, а поди ж ты, в этом мире точно так же, как я, думает масса людей.
Так что концепция монашеской жизни в этом мире мне нравилась и брату в келье я не удивилась. Я испугалась. Его не должно здесь быть.
— Мира и благости господней, — улыбнулся монах. — Я брат Августин. Глава местной братской гвардии.
И об этом я слышала. У кардинала, совсем как у приснопамятного Ришелье, были собственные гвардейцы. Или — как швейцарская гвардия в Ватикане. Но зато стало понятно, чего он сюда пришел: лавры пожать, причем чужие.
— Подзновато вы спохватились, честный брат, — прошипела я. Нет, в самом деле. Они бы еще на наши могилы пришли. — Нам нужна была ваша помощь там, в лесу. Ее величество могла погибнуть!
Братская гвардия была ничуть не хуже местной армии, и хотя она не воевала, могла дать отпор любому врагу. Существовали они больше по традиции, которой было добрых семь сотен лет, в те незапамятные времена всякие дикари набегали на монастыри и деревни в поисках чего бы пожрать. Проблема была в том, что дикари пусть господа и святых чтили, читать и запасов делать не умели, при виде еды теряли разум и обносили амбары и кладовые подчистую, в этом плане мало чем отличаясь от тех же лезаров. Тогда-то крестьяне и настоятели предложили монахам из тех, кто был когда-то военным, защищать их, а монахи, прикинув, что от них не убудет и дело благое, взяли и согласились.
— Да, — не стал спорить со мной брат Августин, — это стоило предусмотреть. Но знаете, если господь закрывает чьи-то глаза, он открывает иному, кто рядом.
И он взглянул на меня с искренним уважением. Я похолодела. Его визит не вгонял в такой ужас, как взгляд. Он не мадам Ассо, не купец и не белошвейка, смотреть на меня подобным образом он просто-напросто не должен.
— Я не видящая, я знающая.
Я выпалила чушь в свое оправдание — будь что будет, однозначно он меня не сожрет — вздохнула и села. Насиделась я за время дороги порядком и с огромным удовольствием бы прошлась, но носиться графине было все-таки не положено. Пришлось прилепиться к жесткому монастырскому стулу и страдать, а брат Августин, даром что выглядел как божий одуванчик, выпил из меня всю кровь.
С хваткой, которой могли бы позавидовать самые крутые спецы из моего мира, от следователей до контрразведчиков, он вытащил из меня такие подробности, о которых я и сама не подозревала. Ну, например, как происходило нападение, шаг за шагом. Мне казалось, я помню все в общих чертах, но нет, память запечатлела все так, хоть бери и на «Ютьюб» выкладывай в разделе «Хроника».
Этот допрос породил у меня сомнения насчет слов Теодоры, тех самых, насчет лезаров, и тут же эти сомнения развеял. Она и не могла ответить иначе — сытые лезары не нападали на людей, так было всегда, и у Теодоры не было никаких оснований считать, что поведение тварей внезапно изменится. Брат Августин вызвал у меня панику, напомнив о предложении Антуаны бежать, и тут же легко успокоил, сказав, что так бы и было, если бы я не приказала оставаться в карете, ибо — что знает человек, опасность — значит, надо бежать от нее, слаб ум и воля слаба у мирянина, он ведь не слуга господень.