Притяжение II
Шрифт:
– Что ж. Мне нравится ваш деловой подход, – уверенная размашистая подпись расчертила лист под фамилией Блэк. – Поздравляю, мисс Уэйнрайт. После того, как уладите формальности, вы – новый акционер Тринити.
Уладить формальности – означает оплатить переход права собственности и внести соответствующую запись в реестр акционеров. И я буду не просто личной помощницей и игрушечной бывшей невестой мистера Эллингтона, а одной из хозяек Тринити. Глядя, как Киран, довольный собой, покидает заведение, я сделала глоток кофе, который позволила себе употреблять раз в день и набрала номер Алисии.
– Миссис Эллингтон, это Амелия.
– У тебя все в порядке, милая? В прошлый раз ты так резко положила трубку…
– Извините, не могла говорить, – совсем забыла, что последний
– Я всегда знала, что ты удивительный человек. Спасибо, Амелия. Пока владельцем этих акций числишься ты, мы в безопасности.
– Наверное, – хмыкнула я. – Как только опасность захвата минует – сообщите мне. Я верну акции. Мне они ни к чему.
– Разумеется. Доброго дня тебе, дорогая.
– И вам доброго дня.
Я положила трубку и заказала обед. Доктор приказала хорошо питаться, а значит, обеденный перерыв придется использовать, в том числе, по назначению. Пережевывая салат, я все никак не могла понять. Почему Алисия настолько ко мне добра и почему доверяет даже больше, чем Шарлин или своим подругам. Хорошо, допустим, они действительно отвернулись от нее, как только пресса смешала имя Эллингтонов с помоями. Но ведь остается Бернард. Меня не покидало ощущение какого-то подвоха. Особенно, учитывая, какой интриганкой оказалась Алисия. Похитить Шарлин! До сих пор в голове не укладывается, что она на подобное способна. Интересно, знает ли об этом Генри?
Расправившись с семгой и салатом, я осушила стакан апельсинового сока и, поглаживая горошинку, с чувством выполненного долга отправилась завершить дела. Вечером предстояло важное мероприятие. Майк и Питерсон посчитали, что именно я как нельзя лучше подхожу для этого дела. Отчасти благодаря свободному знанию немецкого языка, отчасти благодаря тому, что я женщина и отчасти благодаря тому, что до меня провалилось пять попыток заключить этот контракт, и я являлась последней надеждой. Не то, чтобы на фирме кто-то верил в мой успех. Скорее, меня засылали от отчаяния. Уж очень нам необходим кредит в валюте и только Дойче банк может предложить смехотворные три процента годовых. Учитывая сумму займа, сделка должна представлять интерес для обеих сторон, но, увы, мои предшественники не добились успеха. Потому и я особо на него не надеялась, больше делая ставку на то, чтобы сиять, улыбаться и набивать желудок. Сам благотворительный аукцион, должно быть, навеет скуку, но выбора у меня не было. Думаю, что нам с Одри давно пора куда-нибудь выбраться. Буду считать это не рабочим заданием, а совместным походом за развлечениями.
– Да, это верный подход, – улыбнулась Одри, еще раз восхищенно вздыхая, глядя на мое платье.
– Мне кажется, что это была плохая идея, прийти в этом платье, – я протянула мужчине в смокинге приглашение и, улыбнувшись, прошла сквозь металлоискатель.
Здание посольства напоминало небольшой дворец. Выполнено в стиле классицизма. Прямые линии, колонны, много света и белые стены. Внутри – минимализм. Много пространства, коричневый паркет, неприметного цвета стены, большие окна. По залу рассыпались, словно драгоценные камни, сияющие именитые гости в дорогих нарядах. Среди них проплывали черные-рыбки официанты с подносами, на которых напитки и закуски. Вдалеке несколько фуршетных столов и барная стойка. Должно быть, аукцион будет в другом зале. Как правило, в подобных местах он проходит после обеда, на который мы с растущей горошинкой очень рассчитывали. Она стала крайне требовательным пузожителем, заявляющим свои права. И сейчас требование маленького террориста заключалось в том, чтобы я раздобыла еды. Поймав с подноса проплывающего мимо официанта корзиночку с закуской, я отправила ее в рот и улыбнулась Одри.
– Страшно проголодалась!
– Мы же поужинали перед выходом, – протянула подруга, странно улыбаясь.
Я развела руками и, наслаждаясь приятной классической музыкой в исполнении живого оркестра, осмотрелась в поисках представителей Дойче банка.
– Так, вижу председателя Правительства. Мне надо быть рядом с ним. Обещаю закончить быстро и сразу к тебе вернусь!
– Конечно, конечно, – я проводила взглядом подругу и сорвала с проплывшего мимо подноса канапе с колбасой и сыром. Хоть что-то, чтобы заморить моего червячка. И куда теперь деть шпажку?
Нужных мне людей не было. Либо меня неверно информировали, либо они не пришли, либо уже ведут с кем-то переговоры. Поэтому, расслабившись, я решила прогуляться по залу: на людей посмотреть, себя показать. Пока здесь Председатель правительства, пресса в мою сторону даже не посмотрит, а потому я имею возможность насладиться вечером. Мои глаза увидели заветную цель – фуршетный стол, плотоядно облизнувшись, я хотела двинуться в его сторону, но была остановлена.
– Амелия? – донеслось из-за спины. Я закатила глаза. Плакал мой ужин. Голос приятный, мелодичный, но с акцентом. Явно мне незнаком. Предчувствие сжало внутренности раскаленными тисками. Натянув дружелюбную улыбку, я развернулась. Лучше бы этого не делала. Мои глаза расширились от удивления, страха и шока, тело охватила лихорадочная дрожь, горло сковало. Ответить я не могла, только потрясенно кивнула. – Я очень рада наконец-то с вами познакомиться. Генри столько о вас рассказывал!
Едва не задыхаясь от боли и лавины слез, сдержать которые мне доставляло титанических усилий, я кусала губы и рефлекторно накрыла ладонью живот. Передо мной стояла она – Шарлин. Жена мужчины, которым я пять лет восхищалась, жена мужчины, которого я бесконечно люблю, жена мужчины, навеки разбившего мне сердце и жена мужчины, чьего ребенка я ношу под сердцем. Понимая, что требуется что-то ответить, я едва нашла в себе силы сипло простонать.
– Шарлин, верно?
Девушка просияла. Понимаю, почему Генри выбрал ее. Мимо такой красоты сложно пройти, особенно, если ты мужчина. Стройная, очень стройная фигура без единого изъяна. Настолько идеальная, что тошно становится. От зависти. Шикарные волосы цвета вороного крыла до середины спины пышут здоровьем. А глаза… Господи, какие у нее глаза! Наверное, фантасты представляют эльфов именно с такими глазами. Меня поразило сочетание сиренево-голубых глаз цвета лаванды с черным цветом волос. Оно придавало ее образу сказочность, словно девушка пришла из другого мира. Но она действительно пришла из другого мира. Того, в котором я бы хотела быть на ее месте… Вся эта красота была подчеркнута обтягивающим красным платьем в пол с П образным вырезом на груди, демонстрирующем упругую пышную грудь. От одной мысли о том, что он ласкает ее, внутри все сжалось. Впрочем, с момента, как ко мне обратилась эта женщина, я напряглась как сжатый до боли кулак. Только бы мне хватило сил снова не сорваться. Где же Одри, когда она так мне нужна?
– Как вы узнали меня? – удивилась Шарлин, вскинув идеально выщипанную бровку. К чести женщины, ни тени недовольства или призрения по отношению ко мне не читалось.
Я пожала плечами, не в силах ничего ответить. Могло ли быть иначе. Особенно после упоминания имени мистера Эллингтона. Несмотря на то, что я стала свидетелем их бурной страсти с Генри, рассмотреть ее как следует в тот раз не удалось. Предпочла бы оставить все как есть, но, увы. Воплощение моих страхов стоит передо мной, пышет здоровьем и жаждет общения. С чего бы это вдруг?
– Я бы очень хотела познакомиться с вами поближе. Особенно после всего, что вы для меня сделали! – кажется, она говорила вполне искренне. Но конкретно для нее я совершенно ничего не делала. И пальцем бы шевелить не стала. – Дорогой, я познакомилась…
– Амелия?
Однажды в детстве я разбила зеркало, в которое смотрелась. Небольшое в серебристой оправе с ручкой. Оно неловко выпало из моей руки. Тогда я смотрела на свои многочисленные отражения в куче кривых кусочков и думала, разбилась ли с этим зеркалом моя душа? Ведь у одного тела может быть лишь одно отражение. Глупость, конечно. Детская глупость. Но сейчас я понимала, что такое разбившаяся вдребезги душа. Она сама состояла из этих уродливых зеркальных кусочков, которые отражали перепуганную и бледную как смерть меня.