Привет! Это я... (илл. Грёнтведт)
Шрифт:
Раньше мы всегда пользовались этой связью, но теперь…
— Эрленд! Кто тебе разрешил входить в мою комнату? — строго спрашиваю я. — Ты что, всё ещё забавляешься детскими писульками?
Я делаю движение, чтобы сорвать верёвку, но, передумав, ложусь в постель.
Шорох. Это по моему столбику шуршит и ползёт верёвка, и вскоре, раскачиваясь на повороте, через открытую дверь въезжает и приближается ко мне маленькая корзинка.
Мне, собственно, совсем неинтересно, но ради Эрленд — так уж и быть — я вытаскиваю и разворачиваю бумажку.
Там красивым «плетёным» почерком Эрленд написано следующее:
(Учитель сказал, что Эрленд пишет красивее, чем кто-либо в её классе, а может, и во всех параллельных тоже. Эрленд гордится своим кружевным почерком. А у меня почерк ужасный. Мама всегда говорит, что ничего в моих каракулях не понимает, и ещё она удивляется, как это я ухитряюсь так хорошо рисовать и при этом так плохо писать. Я пишу так плохо, что меня даже родная мама не понимает… Ну да, Эрленд пишет лучше, но это единственное, что она делает лучше меня!)
Хотя всю эту возню с записками я нахожу совершенно детской и покончила с ней давным-давно, всё же любопытно, что же такое «очень-очень важное» имеет в виду сестра. Поэтому на обороте я пишу:
Складываю бумажку, опускаю в корзинку и дёргаю за верёвку.
Слышно, как Эрленд энергично, рывками перетягивает послание в свою комнату. Вскоре корзинка снова у меня.
Мне ужасно интересно, что же в этой записке такого важного. Разворачиваю и читаю:
— О-О-О, КАКАЯ ЖЕ ТЫ ДУРА! — кричу я сестре и слышу её довольное фырканье под одеялом.
Конечно, по лестнице тут же поднимается папа. Эрленд делает вид, что спит. Даже притворно всхрапывает! Врунья и притворщица! Папа смотрит на меня, подняв брови.
— Ты всё ещё не спишь? — удручённо спрашивает он и морщит лоб. — По-прежнему занимаешься этой писаниной? Ода, прекрати и не мешай сестре спать.
— Это не я, это Эрленд!
Папа долго смотрит на «спящую» Эрленд, а та по-прежнему притворно храпит.
— Она притворяется! — говорю я.
— Сейчас же погаси свет и спи. Завтра вам рано вставать, — заключает папа и закрывает дверь.
— Это несправедливо! — кричу я в закрытую дверь.
Всегда, всегда я виновата!
Эрленд перестаёт храпеть и хихикает под одеялом.
— Эрле, это и тебя тоже касается, — раздаётся папин голос с лестницы, и в соседней комнате наступает тишина. Сестра притихла, как мышь.
Лапша домашняя
Дорогой дневник!
С того момента, как папа потерял работу, в доме стало и лучше, и хуже одновременно. У мамы с папой всё время прекрасное настроение — и это хорошо. Они такие весёлые! Но именно поэтому они то и дело целуются и обнимаются — и это ужасно!
Зато папа стал готовить самые разные блюда, новые и интересные, чего он раньше не делал.
И это здорово! (По крайней мере, здорово было вначале.) Он запал на итальянскую кухню.
— Подумать только, что у нас в семье есть такой замечательный повар, с такими изысками! А мы и не знали! — говорит мама и ЦЕЛУЕТ папу. (Уй-й-й!).
К завтраку папа нарезает маленькие кусочки хлеба и поджаривает их в тостере, потом укладывает на гренки слоями следующее: помидорчик, репчатый лук, моцареллу и рукколу. Эти бутерброды он называет «брускетта» и говорит, что так едят в Италии.
А на обед мы каждый день, почти ВСЮ НЕДЕЛЮ, едим «домашнюю лапшу»! (Кроме субботы, когда у нас была каша.) Я подчёркиваю: эта лапша делается дома!
Вот что главное. Однажды папа принёс домой машинку для изготовления лапши. Из муки, воды и масла папа делает тесто и раскатывает его, всё тоньше и тоньше (как для пельменей). Наконец он пропускает лист теста через машинку и получает дли-и-и-нные верёвочки настоящих спагетти — они вылезают из дырочек с другой стороны! Вообще-то зрелище довольно забавное! Потом папа развешивает длинные шпагаты-спагетти по всей кухне чтобы они подсохли перед варкой.
С каждым днём у папы это получается всё более ловко — руку набил. Но уже скоро захочется чего-нибудь другого! Не знала, что такое возможно, но мне УЖАСНО надоели спагетти. ТЕРПЕТЬ ИХ НЕ МОГУ!
Милый Боженька, пошли мне завтра на обед что-нибудь вместо лапши!
На прогулку
Я стою перед дверью у террасы Хелле и «всех этих». Мы идём выгуливать собак.
Сегодня я пошла к Хелле прямо из школы, так что могла у неё и пообедать — хотя бы один разок без лапши. Но у них на обед были макароны по-флотски! Мне не удалось избежать макаронных изделий, к тому же пришлось сидеть за одним столом со Стианом… (Двойное наказание! Ну чем я его заслужила?)
Пока я стою у двери в ожидании прогулки, в гостиную входит Стиан и включает телевизор.
— Эй, ты уже перестал хлопать дверьми? А со своей дряхлой рок-группой покончил? Такие ма-а-альчики! Всё поют про то, как лепить ангелов из снега и всё такое для милых деток, — нарочно говорю так тихо, что его мама точно не разберёт ничего из другой комнаты.
Стиан делает вид, что не слышит. Но я-то вижу по его лицу — всё он прекрасно слышит! (Я вообще-то намного круче Стиана. Хотя он и старше и ходит в среднюю школу, он такой трус, что никогда не ответит и не даст сдачи.)
— Ну всё, пошли! — кричит Хелле. Она выходит из-за угла и выводит собак на поводках.
Мы идём через Лесок, а собаки несутся, тащат нас за собой, и тут на дороге возникает Эрленд.
Она вопит, чтобы её подождали, и на ходу натягивает варежки и шапку.