Привет, картошка!

Пашнев Эдуард Иванович

— Как нету? — обиделся «инженер». Он опять склонился над аппаратурой, включил самую большую громкость. Гитара в руках Сережи взвизгнула и замолчала.

— Сейчас проверим, — помрачнел Колька.

К оркестрику подошла худая нервная женщина. «Городская учительница», — догадалась Люба.

— Подождите! Ребята, подождите! — сказала она, закрывая ладонями уши. Музыканты сбились, нестройно сыграли еще несколько тактов, и наступила тишина.

— Подождите играть, — отняв руки от головы, но все еще морщась, сказала Зоя Павловна.

— Почему? — удивился гитарист.

— Сначала будет концерт, а потом танцы.

— Так это еще не танцы, — засмеялся гитарист и обернулся к своим оркестрантам,

чтобы удивиться вместе с ними: «Во! Не понимает».

— А что же это? — спросила Зоя Павловна и заморгала. Когда она очень нервничала, она непроизвольно начинала часто моргать.

— Это мы созываем. Для этого и тазик на дереве висит. — Он засмеялся. Ему понравилось, что он репродуктор, висящий на дереве перед клубом, назвал тазиком. — Чтоб все слышали. На концерт созываем. Нас всегда просят, когда лектор какой приезжает. Никто не придет, если не играть.

— Ну я не знаю тогда… — смущенно отошла Зоя Павловна.

Гитарист махнул оркестрику. Зазвучал вальс «Амурские волны». Зоя Павловна прислонилась к стене и стала слушать, погружаясь в какие-то неясные воспоминания о чем-то тревожно-хорошем.

— Белый танец, — объявил гитарист металлическим потрескивающим голосом.

Люба стояла в противоположном от Сережи углу. Она не собиралась его приглашать. Решение не приглашать было таким сильным, что она даже зашла за спину Ольги Белянкиной. Но вместо того чтобы загородиться подружкой, слегка толкнула ее вперед и пошла в образовавшийся проход, краснея и робея. Сережа сразу понял, что девушка идет к нему. Сердце гордо екнуло, замерло. Он приготовился, напрягся. Он не собирался отказывать девушке, так смело выбравшей его, но то ли она слишком долго шла через фойе, то ли он испугался, что она хочет пригласить кого-нибудь рядом, только вдруг ноги сорвались с места, и он быстро, не глядя по сторонам, пошел к лестнице. Люба изменила направление, чтобы перехватить его, ускорила шаг, но он тоже ускорил шаг и прошел мимо, глядя себе под ноги. Люба растерянно остановилась.

В служебную комнату, расположенную рядом с библиотекой, Зоя Павловна вошла, стряхнув с себя очарование музыки. Вторая учительница, Марина Яновна, звонила по телефону, разыскивала Петра Ивановича. Она положила трубку на рычаг, спросила:

— Что?

— Во-первых, я наверняка простудилась, — сказала Зоя Павловна, опускаясь на стул. — Я это чувствую. А во-вторых, детки самовольно начинают танцы-шманцы. Собственно, уже начали. Там все… И какой-то тип с бакенбардами. «И с вами можем потанцевать». Это он мне. И так посмотрел… Прямо сюда, — она показала на вырез платья.

Но смотреть там было не на что. Грудь у Зои Павловны плоская, а вырез синего платья отделан кружевами так тесно, что была видна лишь худая жилистая шея.

— Марьянна, и вы, Зойпална, — заглянул в кабинет маленький юркий мальчишка, Женька Уваров из 8 «А». — Я не нашел Петр Иваныча.

— Стучать надо, а не врываться, — нервно убрала руку с выреза Зоя Павловна.

— Извините.

— Подожди, — быстро вышла за ним в коридор Марьянна. — Где ты его искал?

— Везде.

— Хорошо, иди. — Марьянна закрыла дверь. — Ну и достался же нам подарочек в руководители лагеря.

Они помолчали. Марьянна села, опустила руки; накопившаяся за день усталость давала о себе знать. Из верхнего фойе доносилась современная танцевальная музыка. Зоя Павловна сидела, обреченно морщась. Грохот электроинструментов сменила радиола, и зазвучала пронзительно-щемящая мелодия танго..

— Господи, это же мое любимое танго, — сказала Марьянна.

Она посидела еще немножко, прислушиваясь к музыке, затем поднялась и подошла к Зое Павловне. Та сидела, тупо и устало глядя в стол.

— Что? — подняла она голову.

— Молодость наша. Неужели не слышишь?

Она подняла Зою Павловну со стула, положила ей руки на плечи и с улыбкой повела очень умело под музыку танго по кабинету. И Зоя Павловна услышала музыку. И вот уже ничего не осталось, кроме музыки. Обе женщины танцевали в тесном кабинете, мечтательно улыбаясь, натыкаясь на мебель, но не чувствуя этого, забыв, кто они и зачем здесь.

— Марьянна, и вы, Зойпална! — опять просунулся в дверь Женька Уваров. — Смирнов из 9 «А» сказал, что видел его во дворе за клубом. Ой, извините, — спохватился он и почесал у себя в макушке, — опять забыл постучаться.

Почтовая интермедия Марьянны

Город Н… Главпочтамт.

До востребования Антонову Н. В.

Здравствуй, мой дорогой Николай Васильевич не Гоголь! Перед отъездом в колхоз я случайно встретила твою жену с девочками. Они стояли на моей остановке. Не знаю, куда они ехали. В парк, может быть.

На Верочке было синее платьице в белый горошек, на Машеньке — белое с петушком на кармашке. Смешной такой петушок. Господи!..

Жена не обратила никакого внимания на рыжую тетку с испуганными глазами (это я про себя), а девочек заинтересовала пряжка на моей сумке. На той самой сумке, которую подарил мне ты. Та самая пряжка-лягушка, которую я так любила показывать. Это было ужасно. Я чувствовала себя воровкой. Уже дома я подумала: и у этих голубоглазок я тебя ворую в те редкие часы и минуты, когда тебя отпускает завод…

Сволочь я!

Вот так, мой дорогой Николай Васильевич не Гоголь. Вот так это называется, а не любовью.

Эх! Эх! Ох! Ох! Расцветал горох — где-то вроде в огороде на грядах на трех.

И здесь все плохо. Поселили нас в школе-интернате, который пропах борщом. Все три этажа. Вентиляция плохая; не знаю, в чем дело, но запах этого унылого жилья отравляет все. Мои мальчишки и девчонки сразу скисли, когда увидели, где им придется жить. Лучше бы в шалашах, в палатках, в домиках. Сказал бы своим заводским — обещали же домики поставить. А еще лучше бы отремонтировать бывший барский дом. Мы живем в бывшей барской усадьбе. Если стать спиной к солнцу, когда оно садится, то справа будет наш интернат, слева церковь со срезанной колокольней. После войны в этой церквушке был жилой дом, и сейчас там, в срезанной колокольне, на втором этаже, живет продавщица местного магазинчика. Даже в этой церквушке было бы лучше, если бы там нас поселили и если бы она была пригодна для жилья. Но пустует и самое главное здание усадьбы — двухэтажный дом с мезонином помещика Чердынина. Скажи там в завкоме, мой дорогой Николай Васильевич не Гоголь, может, на следующий год отремонтируют. Место тут очень красивое. В центре усадьбы — фонтан. Чаша пересохла, растрескалась, ободранная статуя купальщицы наводит тоску. Может, и фонтан отремонтировали бы. Может, это обошлось бы заводу даже дешевле, чем строить новые домики. Нет, в самом деле, поговори там. Твои девочки пойдут учиться в нашу школу. И дело даже не в этом. Ты все-таки главный инженер, поговори, посоветуй, пусть приедут посмотрят.

Видишь, какое у меня к тебе деловое предложение. Наши отношения могут стать официально-деловыми, если ты заинтересуешься трудовым воспитанием подрастающего поколения. А в остальном, прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо! Вот и все!

Будь счастлив или несчастлив — как сумеешь.

Больше не твоя! Марина.

Глава пятая

Родник

Громко хлопнула дверь, отпущенная торопливой рукой Марьянны. Учительница сбежала по ступенькам в накинутом на плечи пальто.