Привет, любимая
Шрифт:
– Тетя Нина!
– крик мой мог переполошить весь дом.
– Где визитка, которую Роман дал?
И помчалась на кухню - рыться в полках. Тетка ее куда-то туда запихнула. Вот. Вот она.
Врач мне говорил, мол, они забирают Ванечку, но я слушала в пол-уха. Трясущейся рукой набирала номер.
– Романа
Через минуту он взял трубку.
– Роман Анатольевич? Это Аля...
Секундное молчание. Потом укоризненно:
– Я же просил вас не звонить мне домой!
Я и забыла совсем. Столько времени прошло. Два года. Да и не тот случай, чтобы церемонии разводить.
– Я виновата, виновата, но... Какая у вас группа крови?
– Что?
– растерялся он.
– Ванечке плохо. Срочно нужен донор. Какая у вас группа крови?
– Вторая.
– А резус?
– Положительный.
– Роман Анатольевич! Голубчик! Я вас умоляю! Приезжайте сейчас. Немедленно. Спасите сына. Я все для вас сделаю! Все! Берите такси и приезжайте!
– Подождите, Аля. Это что, так серьезно?
Вместо ответа я заплакала.
– Не ревите. Через пятнадцать минут ... Максимум, через двадцать, я буду у вас.
– Вы не успеете так быстро. Его сейчас увезут.
– Глупости. У меня машина. Если я не успею, оставьте адрес больницы.
Он повесил трубку.
Врачи записывали адрес детской больницы, куда-то звонили. Тетя Нина одевала Ванечку. Я лихорадочно собиралась. Ощущение было такое, что время помчалось вскачь. Не успевала до конца осознавать происходящее...
В машине мне разрешили сидеть возле носилок, на которых лежал Ванечка. Но в больнице дальше приемного покоя не пустили. Минут через десять вынесли его одежду. Я взяла ее и заплакала ... Одежда была теплой. Страшная
– покосилась на меня неодобрительно, возмущенно фыркнула. Вот сволочь! У меня сын умирает, а она фырчит, гнида! Но в руки себя взяла, реветь перестала. Так и сидела на жесткой кушетке, держа на коленках Ванечкину одежду.
Время все тянулось и тянулось, как подсыхающий резиновый клей. Представлялось, что сижу не меньше часа. Хлопнула входная дверь. Вошел Роман Анатольевич. Я взглянула на свои часики. Только десять минут, оказывается, прошло. Деверь шел ко мне. Уверенный. Спокойный.
– Ну что?
Я сбивчиво пересказала события вечера, стараясь объяснить все коротко и ясно.
– Не волнуйтесь. Обязательно обойдется.
Глаза его улыбнулись. Почти, как у Мишки. Только смешинок нет.
– Сейчас узнаем, - и пошел к регистраторше.
Он еще не дошел до стола, а та уже приняла боевую стойку.
– Мы справок не даем, - злобно тявкнула ему.
– Насколько я знаю, ваша работа заключается именно в выдаче справок. Извольте ответить, - с металлом в голосе сказал он.
– Вам привезли сейчас тяжелобольного ребенка. Кузнецова Ивана Михайловича, восемьдесят третьего года рождения.
Оглянулся на меня. Спросил:
– Восемьдесят третьего, Аля?
Я кивнула. С восхищением смотрела на деверя. От него сейчас за версту несло большим начальником. Регистраторша, приоткрыв рот, слушала ...
– Он - сын известного в городе хирурга, - тем же номенклатурным тоном продолжил мой деверь.
Зачем же так спекулировать? И потом, какой же Мишка известный хирург?
– Михаила Анатольевича? Кузнецова?
– ахнула регистраторша, повергая меня в изумление. Роман Анатольевич согласно кивнул.
– Что же вы сразу-то не сказали?
– с укором спросила она меня. И снова Роману Анатольевичу: