Привычка выживать
Шрифт:
Китнисс с трудом удерживается от того, чтобы покрутить пальцем у виска. Или от того, чтобы проткнуть глаз собеседницы той вилкой, которую держит в руках.
– Хотя, конечно, свой выбор я сделала, - внезапно перестает быть смеющейся Джоанна, и пододвигается ближе к слушательнице, игнорируя явное желание той отодвинуться, а то и вовсе сбежать от дальнейших признаний. Седьмая, ко всему прочему, понижает голос до шепота. – Я сперва думала, что мы будем испытывать неудобства с Питом… - замолкает, будто сконфуженно, - все-таки его нога, понимаешь…
Китнисс краснеет. Сжимает зубы и осторожно кладет столовые приборы рядом
– Объем твоего мозга после массажа не увеличится, - фыркает Хеймитч, появляясь в дверях столовой. Джоанна фыркает, но свое занятие не бросает. – Я видел Китнисс, которая вылетела отсюда пулей, - переходит к сути Эбернети. – Что ты на этот раз натворила?
– Я сказала правду, - вяло защищается Джоанна.
– От твоей правды никому еще не становилось легче, - парирует бывший ментор двенадцатого дистрикта, и отодвигает ближний к Джоанне стул. Только сейчас Джоанна обращает внимание на то, что Хеймитч выглядит вполне себе ухоженным мужчиной. На нем новый костюм, свежая рубашка и даже подобранный к ней как полагается по цветам галстук. Волосы не свисают паклями, а аккуратно расчесаны и даже уложены – так, чтобы укладки почти не было видно. Джоанна выпрямляется на стуле, оправляет свою одежду и призывно подмигивает старому знакомому.
– К чему же ты приготовился, Эбернети? – спрашивает сладким голосом, сладким, как мед, и очень даже соблазнительным.
– К интервью, - отвечает вместо него Эффи, быстро преодолевая разделяющее ее от Хеймитча расстояние, и заставляя его подняться одним лишь взглядом. Она осматривает облик своего подопечного, едва ли не придираясь к каждому сантиметру. И, судя по всему, остается довольна увиденным.
– Я еще потягаюсь с тобой, солнышко, - развязно резюмирует Хеймитч, улыбаясь не так, как привык улыбаться. Джоанна едва ли не открывает от удивления рот.
Ай да Хеймитч, ай да сукин сын!
– Ты помогаешь ему? – спрашивает у Эффи мрачно.
– Я помогаю всем, кто просит моей помощи, - отрезает Эффи невозмутимо. – Мне безразличен ваш спор, более того, я считаю его совершенно дурацким. Надеюсь, в глубине души вы со мной согласны, - когда двое спорщиков, не сговариваясь, начинают кивать, Эффи чувствует подвох, но не заостряет на нем внимания. Едва она покидает столовую, спорщики обмениваются презрительными взглядами.
– Ты никогда не выиграешь, - заявляет Джоанна. – Мы выбрали судьей этого неправильного капитолийца-ведущего, который ни в коем случае не будет превозносить тебя.
Объект ее слов заходит в комнату, уткнувшись в планшет. Краем глаза он умудряется распознать присутствующих, и начинает говорить Хеймитчу о том, что на интервью тому запрещается приходить в нетрезвом виде, в несвежей одежде, с перегаром или явным похмельем. Один пьяный интервью уже давал, поэтому его вакансия занята. По-прежнему не обращая внимания на произошедшие с Хеймитчем перемены, Том предлагает интервью перенести, потому что зрители, Хеймитч, жаждут увидеть свободного от оков Сноу тебя, а не тебя, опять падающего с помоста на Жатве. Хеймитч поднимается с места, и только тогда Том соблаговоляет изучить его сегодняшний вид. Джоанна закатывает
– Это шоу перевернет представление Панема обо всех вас.
И едва не хлопает в ладоши. Хеймитч снисходительно трепет Мейсон по плечу: - Напомни, на что мы все спорили? Если не ошибаюсь, на желания. Так вот, солнышко, будь готова к тому, что тебе не придется увидеть меня без бровей, потому что без бровей будешь ты сама.
Когда Эбернети уходит вслед за Томом, Джоанна тяжело вздыхает. Ей нечем заняться. Для того чтобы как-то убить время она идет на тренировку, хотя тренироваться в последнее время никто никого не заставляет. Помимо нее в секциях занимается еще два человека – Китнисс и Каролина. Джоанна вертит головой по сторонам, ища зубастую, но не находит. Скорей всего, зубастая куда-то делась вместе с Гейлом; чужие тайны, о существовании которых ей недвусмысленно дали понять, сильно нервируют. К тому же, здесь речь идет не о тайне, а о каком-то замысле, в который ее не посвящают, но в котором она жаждет принять участие, хотя бы из чувства противоречия. Размышляя о том, что в действительности может задумать нынешний представитель Второго Дистрикта и уроженка этого дистрикта, Джоанна изучает имеющиеся режимы для сражения, и почти не вслушивается в разговор двух своих коллег по несчастью, которые, похоже, о ее присутствии даже не подозревают.
– Мне не нравится Гейл, - отвечает Каролина сурово. – Разве он должен жить здесь? Он даже не родственник тебе, - здесь дыхание ее сбивается из-за осторожной подсечки Эвердин. Внучка президента падает на мат, в очередной, должно быть, раз. – Ты все еще любишь его? – спрашивает девчонка, неловко поднимаясь.
Судя по всему, Китнисс привыкла к вопросам подобного рода, и, хотя сегодня она не такая отстраненная и мрачная, как обычно, отвечает едва ли не со смешком: - Я не говорила, что любила его.
– Об этом не обязательно говорить вслух, - отвечает Каролина буднично. – Мой дед никогда не говорил, что любит меня. Но я знаю, что только он и любил меня.
Китнисс молчит какое-то время; молчание сопровождается почти полной тишиной, будто они вдвоем просто стоят друг напротив друга, не шевелясь и даже не дыша. Джоанна, почему-то не рискующая обнаружить свое присутствие, хотя и не желающая слушать разговоры о тиранах и деспотах, медлит и тоже не двигается. Ей кажется, что это молчание, эта нервная и какая-то неловкая пауза – следствие того, что маленькая Сноу впервые в диалоге с двенадцатой упомянула своего кровожадного родственника. Джоанна угадывает это кожей.
– И я любила его, - говорит Каролина тихо, но с явным вызовом. – Для меня он был не тем, кем он был для всех вас. Поэтому все удивляются тому, как ты общаешься со мной. Удивляются тому, что ты вообще общаешься со мной. Как будто ты забыла, - здесь девчонка голос повышает, и Джоанна видит Китнисс, выходящую из секции. Кулаки двенадцатой сжаты, а плечи напряжены. – Он был монстром, я знаю. Но он был монстром, который защищал меня! – уже почти кричит Каролина. Кажется, она вот-вот заплачет, но этого не случается. Девчонка двенадцати лет делает два глубоких вздоха и мгновенно успокаивается – не в пример огромному количеству взрослых. – И он сказал мне, что я могу тебе верить.