Привычка выживать
Шрифт:
Хеймитч не спрашивает у Пита, чего он хочет – убить Китнисс или спасти Китнисс. Неповоротливые мысли мешают ему осознавать реальность, но интуиция, или чувство, о котором раньше он знал недостаточно много, не бьет тревогу. Не заставляет его быстрыми шагами преодолеть разделяющее его и Пита пространство. Чертовое чувство, до этого момента ютящееся где-то на задворках его личности, не видит ничего странного в происходящем. Пит медлит. Хеймитч не уверен, видит ли Пит кого-то, кроме Китнисс. Да и видит ли Китнисс кого-то, кроме Пита, когда обретает способность видеть, тоже остается неясным. Но она расслабляется, едва ли не обмякает на постели, сбившееся дыхание становится размеренным. Голос обретает силу, и можно уже разобрать слова.
Она
И Пит отвечает ей, но не на вопрос, который она только что задала. Отвечает неуверенно, с интонациями смутного воспоминания, как будто отвечает (и, возможно, отвечает не в первый раз) на вопрос, заданный в прошлой жизни. Единственное слово срывается с его губ вместе с глубоким выдохом облегчения. Разделенные на «до» и «после» реальности уже не вызывают головную боль, становясь единственной подлинной реальностью, не искаженной неверными воспоминаниями, но подернутой пылью чего-то утерянного. Хеймитч думает, что Пит выглядит, как человек, который слишком долго стоял на месте, не решаясь выбрать одну из уходящих вдаль дорог. Теперь он выбрал; и пусть этот выбор дался ему нелегко, только выбрав, он обрел возможность жить по-настоящему.
Китнисс наблюдает настороженно за тем, как Пит переступает порог ее спальни. Они смотрят друг на друга, еще не узнавая полностью, но силясь увидеть то, что должно быть увиденным. Они вспоминают, и взгляды их понемногу смягчаются. Китнисс неуверенно улыбается, когда Пит присаживается на край постели. Неловкая ее улыбка сползает с лица тогда, когда Пит берет ее за руку – медленно, будто давая ей возможность привыкнуть или отстраниться. Но Китнисс не просто отрекается от осторожности, Китнисс бросается в его объятия, не успев ничего подумать, и всякие мысли исчезают из ее головы тогда, когда Пит отвечает на ее объятие с той же поспешностью, даже жадностью, которой она не могла и ожидать.
Плечи Эффи трясутся, и Хеймитч, уже совершенно трезвый, кладет вторую руку на другое ее плечо. Он не хочет видеть ни ее слез, ни ее улыбок. Он хочет замедлить и остановить это мгновение, когда в темноте ненавистного ему дома все еще остается отголосок ответа Пита на старый-престарый вопрос Китнисс, заданный еще в прошлой жизни.
– Всегда.
========== ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ, в которой планы Плутарха воплощаются в жизнь ==========
Уважаемые читатели, при нахождении ошибки/опечатки/не там и не так поставленной запятой, пожалуйста, используйте публичную бету.
Уважаемые читатели, помня отзывы на прошлую главу и публикуя нынешнюю, автор немного опасается за свою карму. И совсем немного – за свое здоровье. В общем, автор как бы предупредил, что расслабляться рано. Автор надеется на понимание.
Первое, что говорит Джоанна, встречая Хеймитча после двух недель разлуки, звучит не очень-то приятно.
– Этот синяк на скуле тебе совсем не идет.
Впрочем, Хеймитч и не ждал объятий, как не ждал трепетных и нежных слов. Это все лишнее, поверхностное, к тому же, у него есть сотня и одна причина не обращать на эту женщину (проведшую долгий и удачный отпуск, если верить тому, как замечательно она выглядит) никакого внимания. Он даже не улыбается ей, просто показывает на бутылку красного вина в руке. Джоанна больше не язвит. И слишком быстро находит бокалы.
Можно сказать, они скучали друг по другу. И друг друга поняли.
Разлив вино по бокалам, они долго молчат. Джоанна рассматривает темно-красную жидкость с почти суеверным восторгом. Хеймитч чувствует подступающую головную боль, которая вот-вот сдавит виски и вопьется когтями в его усталое лицо.
– Ты первый, - говорит Джоанна.
– Мы в полном дерьме.
– Хорошо. Тогда я первая.
…
Не было никакого предчувствия беды. Если бы оно было, Джоанна сумела бы прогнать его так далеко, как только смогла бы. Но никакого предчувствия не было. Все было слишком тихо, и только это сводило с ума. Каролина, прибывшая в Четвертый
Сперва Каролина не выказывала ни толики озабоченности своим нынешним положением. Наслаждалась солнцем, пусть даже и в компании двух неразговорчивых женщин, мрачно смотрящих на линию горизонта. С Энни Каролина не то, чтобы подружилась, но к ней единственной ластилась, как котенок, когда никого не было поблизости. Джоанна своими глазами видела умильную картинку, когда девочка-тиран читала вслух Энни какую-то детскую книжку; и не Энни даже, а тому маленькому человечку, что рос у нее внутри. Голос у Каролины старательно передавал интонации всех разговаривающихся героев, и девчонку явно смутило предложение прикоснуться к животу в тот момент, когда временный жилец подал голос единственным доступным в данный момент ему поводом.
А потом что-то пошло не так.
Что именно пошло не так, Джоанна узнала от Энорабии. Энорабии, все это время чувствовавшей себя не в своей тарелке и всеми силами пытающейся это чувство скрыть.
– Мне пришлось рассказать ей про Китнисс, - объяснила Энорабия, хотя Джоанна ни о чем не спрашивала. – Про Китнисс и про то, что с ней сделали.
Девочка, уверенная в том, что вездесущий дедушка рассказывал ей все, однажды должна была столкнуться с доказательствами как своей наивности, так и своей полной неосведомленности. Неудивительно, что мир ее дал трещину после подобных новостей.
– И почему ей так нравится Китнисс? – не удержалась от вопроса Джоанна.
– Потому что Китнисс другая, - Энорабия не задумывалась ни на мгновение. – Всегда была другой. Или не успела стать такой, как мы.
…
Энни после неудачного приветствия старалась держаться от Джоанны подальше, но при этом Джоанна чувствовала, что безумную девушку, которую любил Финник, так и тянет к ней. Это выражалось в мельком брошенных взглядах, в которых любопытство переплеталось с ожиданием. Джоанна игнорировала все взгляды и делала вид, что невнимательна настолько, что не замечает очевидного. Поневоле им приходилось сталкиваться друг с другом. Энни спрашивала о Пите, о Китнисс. Расспрашивала с почти детской непосредственностью, и в момент расспросов выглядела на несколько лет моложе Каролины. Иногда Энни замирала, не дождавшись ответа, и будто впадала в транс. У нее стекленели глаза, она видела что-то, выходящее далеко за пределы того, что могла видеть Джоанна. В такие моменты Энни всегда прикасалась к своему животу, будто единственное, что могло удержать ее в этой реальности, было внутри нее.
Еще Энни спрашивала Джоанну о том, о чем Джоанна не могла знать.
– Президент Сноу все еще сводит с ума Пита, да?
Этот отпуск выдался слишком сумасшедшим, и Джоанна, большую часть времени посвящающая тренировкам и лежанию на пляже, вымоталась донельзя. К тому же, время тянулось медленно. Съемки на пляже и у костра, перепалки с Энорабией, так же мучавшейся чем-то, постоянные и неконтролируемые наблюдения за мелкой Сноу, почти не помогали бороться со скукой.
– Ты что, не умеешь плавать? – спросила Джоанна, застав как-то мелкую Сноу на пляже в одиночестве. Редкое явление – с девчонкой постоянно находился хоть кто-нибудь, и вовсе не потому, что она была внучкой Сноу, а потому, что она была ребенком двенадцати лет.