Приют Грез
Шрифт:
V
Из Приюта Грез Фрица Шрамма в девичьи спаленки Элизабет к Паульхен прилетели цветные записки. Фриц и Эрнст дружески приглашали девушек на ранние посиделки.
Первые сумерки спустились с тускнеющего неба, словно легкая пелена дождика. Приют Грез имел праздничный вид. Множество душистых цветов красовалось в самых разных Две темно-красные свечи горели перед красивым портретом, и казалось, будто глаза на портрете светятся розовые губы улыбаются.
На Элизабет было белое платье с вышивкой и узенький золотой обруч на лбу.
«Она похожа на очаровательную королеву», - подумал Эрнст, возясь с чайником. На нем была одна из светлых курток
– Поначалу подается чай - наш чай, какой может быть приготовлен только в Приюте Грез. Кто интересуется деликатесами - а тут у нас есть омары, сардины, зернистая икра и так далее, - имеют возможность всем этим полюбоваться. Мы же, два старика, - или, по крайней мере, я - «преданно и неколебимо», как говорится при освящении знамени в стрелковых союзах, останемся верными национальному блюду Приюта Грез, которое было нашей едва ли не ежедневной едой, когда мир еще не успел в достаточной мере оценить гениальность обитателей этого уголка, в особенности Фрица. Блюдо это приготавливается следующим образом: берется ломоть черного хлеба и намазывается толстым слоем масла. Должен заметить, что добавление крутого яйца, введенное в обиход потому, что оно значительно улучшает вкусовые качества, - более позднее усовершенствование, вызванное возросшей состоятельностью здешних обитателей. Итак, намазывается маслом, а сверху капается великолепная жидкость - сок свекловичной ботвы, в иных краях ошибочно именуемая свекловичным сиропом. Технически это выглядит так: я опускаю ложку в клейкую черную жидкость, верчу ее с бешеной скоростью вокруг оси, рывком вытаскиваю из черной массы, подношу к хлебу и даю жидкости капать на ломоть, выписывая ложкой красивые плавные спирали. Высшим достижением в этой игре считается написание имени любимой путем искусного маневрирования ложкой. Затем лезвие ножа размазывает рисунок и приводит витиеватые завитки линий к скучному однообразию стандарта обычного бутерброда. Сверху накладываются свеженарезанные ломтики яблок. Само поглощение бутерброда тоже восхитительно. Необходимо все время следить, чтобы черная тягучая жидкость не потекла с какого-нибудь края. Таким образом, одновременно мы поглощены интересным занятием, ибо вынуждены постоянно держать ломоть в горизонтальном положении, и эффективно упражняемся, обретая терпение, надежду, душевное равновесие и прочие аналогичные душевные свойства. Я еще напишу статью о воспитательном значении свекловичной ботвы.
– Прекрати!
– задыхаясь от смеха, выдавила Паульхен.
– Тут слишком жарко, у Эрнста тепловой удар…
Но Эрнст не давал сбить себя с курса.
– Теперь речь пойдет о чудесных синих и коричневых чашках и кувшинчиках Фрица: каждая вещь - поэма. Рассказывают, что он даже в период крайней нужды не мог решиться на их продажу. Так что пейте с почтением. Впрочем, майский бог свидетель, из-за Паульхен я тоже ощутил голод, так что, дети мои, - приступайте.
И все с радостью набросились на еду.
Мало-помалу стемнело.
Фриц вышел из комнаты и вернулся. Потом распахнул дверь:
– Давайте перейдем в мастерскую.
– Дядя Фриц, как все чудесно, просто чудесно…
В мастерской царил полумрак. Легкие голубые занавеси мягкими складками обрамляли окна. В середине стоял темный рояль, в отливающих золотом подсвечниках горели две свечи, отбрасывавшие мягкий свет по всей комнате. На рояле высилась большая чаша, до краев заполненная источающими аромат розами. Вдоль стен стояли низкие скамеечки, оттоманка и глубокие кресла.
Фриц сказал сухо:
– Этого освещения будет достаточно. Мы так поставили кресла и скамеечки, чтобы каждый погрузился в полумрак и как бы остался в одиночестве. Мы, люди, - странный народ. Мы стесняемся обнаруживать свои эмоции перед ближними, даже если хорошо знаем друг друга, - а часто и перед самими собой. Поэтому каждый из нас будет чувствовать себя в одиночестве - настолько, что даже не сможет увидеть лица соседей.
Эрнст опустился в одно из кресел, другие последовали его примеру.
– Давайте некоторое
– Розы, свечи, летний вечер - все это и есть молчание.
Свечи слегка потрескивали. Элизабет широко открытыми глазами впитывала в себя прекрасную картину: розы в полумраке.
Стало совсем тихо.
Потом Эрнст встал и наполнил темно-красным вином бокалы, стоявшие рядом с каждым. На рояль, возле роз, он же поставил бокал и наполнил его до краев. Ему не удалось скрыть, что его рука дрожит.
– Дети мои, - начал Фриц, подняв свой бокал, но не смог продолжить речь.
Все молча выпили.
Эрнст быстро подошел к роялю, сел и ударил по клавишам. Бурная мелодия взвилась, опала и замерла… Потом вновь взмыла вверх, медленно перешла в минор и уступила место нежным звоночкам. Звоночки поплыли по комнате, словно жемчужины в серебристом фонтане, но вдруг сменились бурным водопадом звуков. Однако жемчужины то и дело всплывали в бурном потоке и неожиданно заполнили все пространство. Словно жемчуг на темном бархате, сверкнул в полумраке последний бурный аккорд, после чего Эрнст встал и вновь опустился в глубокое кресло.
Элизабет слушала музыку, теряясь в догадках. Прелестные мелодии ласкали ее сердце и в то же время тревожили, неизвестно почему.
– Я нашел несколько стихотворений, написанных в то счастливое время, и хочу вам их прочесть, - сказал Фриц и откинулся на спинку кресла.
В тишине сумерек Я вновь думаю, Все вновь и вновь - О тебе, любимая, Твою легкую поступь Ловит мой слух В каждом приятном звуке. И ты приходишь! Всегда приходишь! И все же тебя здесь нет. И ожиданье - благодать для души. Моя любовная тоска нежна И всемогуща, как голубой свет, Струящийся из твоих глаз Словно звучащее сокровище, Скрытое под плащом ночи. Ты приходишь! Всегда приходишь! Легчайшими шагами любви Ты подходишь все ближе. Каждое дуновение ветра напоено Ароматом твоей благодати… И я во всей Вселенной нашел Место у твоей груди И пью земли и неба Блаженнейшее блаженство.– Пусть Элизабет споет, - попросил Фрид.
Эрнст вздрогнул. Правда, Фриц рассказывал, что она хорошо поет… Но петь сейчас? Его слух музыканта насторожился. Слегка взволнованный, он поднял глаза на друга. Выдержит ли Элизабет этот экзамен?
– Не согласишься ли аккомпанировать, Эрнст?
– С радостью…
В полумраке он подошел к Элизабет и подвел ее к роялю, а сам пробежался пальцами по клавишам.
– Что будем петь?
– «Миньону», пожалуйста, - попросил Фрид.
Эрнст скривил губы в усмешке.
– Значит, «Миньону»…
Он протянул Элизабет ноты. Но она покачала головой. Хочет наизусть… Что ж, тем лучше. Эрнст заиграл вступление. Элизабет запела звучным и вкрадчивымголосом:
Ты знаешь край лимонных рощ в цвету, Где пурпур королька прильнул к листу, Где негой Юга дышит небосклон, Где дремлет мирт, где лавр заворожен? Ты там бывал? Туда, туда, Возлюбленный, нам скрыться б навсегда.Эрнст был поражен вибрирующей легкостью этого голоса. Элизабет пела, без труда подстраиваясь к аккомпанементу. Ее голос наливался силой при словах «Туда, туда» и томно ослабевал, когда звучало: «Возлюбленный, нам скрыться б навсегда».