Приют ветеранов
Шрифт:
Взглянув на дисплей, он уверился, что на нужной дороге и никто вроде бы его впереди не подстерегал.
Милов увеличил скорость, включил ближний свет. Сделал это он после того, как — видно было в зеркало заднего вида — отставший джип проскочил перекресток, догоняя своих. Тогда Милов остановился. Нажал одну из кнопок на приборной панели. Обождав секунду-другую, вылез. Обошел машину. Все получилось как надо: прежние номера ушли в специально прорезанную потайную (не зная — не заметишь) щель, их место заняла другая табличка, на сей раз с иорданскими
На безлюдном по ночному времени проезде, временами слегка пошевеливая руль, Милов напевал:
День, ночь, день, ночь Мы идем по Африке, День, ночь, день, ночь Все по той же Африке, Пыль, пыль, пыль, пыль От шагающих сапог…
Пыли и на самом деле за ним поднимался густой шлейф. Такая дорога наверняка не вела к военному городку.
Роялист, похоже, начал нервничать. Он так и не понял, у кого же он в гостях. Разговоры шли, но все какие-то обтекаемые, скользкие. Не раз уже казалось: ага, все ясно — но тут же что-то заставляло предполагать совершенно противоположное. Вот, например.
Поскольку некий авторитет все никак не приезжал для того, чтобы с ним потолковать, Петр Стефанович совсем уже было поверил, что держат его менты. Загорский стал развивать версию о том, что он человек, к преступным делам совершенно непричастный. Выпить не чуждается — это да, но не более того. Ну а уж если человек немного перебрал, то с него, как говорится, и взятки гладки. Так что в этой истории он, так сказать, сторона пострадавшая.
— Ну конечно, ну понятное дело, — соглашался с ним собеседник — всегда один и тот же. — Ты чистый лох, так, что ли? Фраерочек.
— Нормальный гражданин я…
— Ну да, ну да. Плеснуть под жабры — вот и вся твоя вина…
— В смысле выпить? Ну, я ведь вам сказал откровенно…
— Да слыхал я, что ты тут верзил. Значит, никогда не барабанил?
— Простите, не понял…
— А вот один наш черпун божится, что вы с ним лет более десяти назад вместе мочили рога на Печоре, у комиков в зоне. И ты там отзвонил полный червонец, в республике нефти, по мокроте, и кликали тебя тогда Роялист. Врал, что ли, кустарь?
— Честное слово, не знаю, о чем вы…
На самом деле знал, конечно, и перетрухал. Хотя он понимал отлично, что кто-то мог его по тем временам запомнить. Но если запомнил, то никак не гад легавый: у тех с глаз долой — из сердца вон, если живешь тихо, нет, кто-то из своих, фартовик какой-нибудь. Значит, он все-таки к уркам залетел? Пожалуй, самое время горлом брать.
— Ну а если и так, тогда все должно быть по закону. Я тебе не
— Это бы можно, — согласился собеседник. — Коли ты и в самом деле чистый хомутник… Только одна незадача. Тот урка голову кладет, что век ему свободы не видать, если у того хмыря, у тебя то есть, вот на этом месте (собеседник одной рукой ухватил себя за кисть другой) не красовалась наколочка, хорошая такая наколочка — церквушка с тремя куполами, а значит, у тебя тогда уже три срока были ломаны. Но что-то я такой наколочки не вижу. Или ты ее свел так гладко? Потому-то и козырный к тебе не спешит: не раскусили мы тебя еще. Ну-ка!
И он, неожиданно схватив Петра Стефановича за руку, задрал ему рукав. А тот и не противился, уверившись окончательно, что здесь хата и дальше баки вколачивать — себе в убыток.
— Да не будь ты оленем! — ухмыльнулся он. — Была наколка, верно, сейчас нет и не ищи. Не сводил я ее.
— Такого не бывает, — не поверил тот. Петр Стефанович сам задрал рукав повыше.
— Вот браслет, видишь? И на другой руке так же…
И он показал на тонкий, нитяной шрам, что кольцом опоясывал предплечье сантиметрах в десяти от кистевого сустава. Блатной моргнул.
— Это что?
— Руки я сменил, только и всего. — Роялист чуть ли не наслаждался произведенным эффектом. — Старые отрезали — новые поставили. Те у меня в одном деле пострадали, работать больше не могли. Ну и заодно от уголовки отмазался: этих пальчиков там нет…
— Врешь ты, — сказал собеседник, не очень, правда, уверенно. — Такого не бывает.
— Много ты понимаешь.
— Где же так?
— Да не у нас, понятно. За ближним кордоном.
— Фартово… И во что встало?
— Одному не поднять. Только я не за свои.
— Ну, это я волоку: свои у нас не держатся, зато все чужие — наши.
— Верно, только я не про то. Нужна была моя работа, вот мне и поставили новые грабли. — Роялист с удовольствием поглядел на свои пальцы. — Экстра-пальчики.
— Кому же ты так понадобился? Тем самым, кто тебя сейчас подрядил?
— Об этом не с тобой трекать. Пусть бондарь придет. И дайте ксиву начиркать, чтобы большие люди знали, что я не сгорел, и шли меня отсюда вынимать.
— Ага, как же. А потом с ксивой тебя послать и за тобой воздух не нюхать, так, что ли?
— Своего пристяжного пошлете. Я не шестерка — самому ксивы таранить.
Ох, с большой радостью Роялист сам и понес бы свою записочку, понимал, что пустой это разговор, втирание шаров насчет того, чтобы его так просто отпустили.
Собеседник его задумался.
— Стукну пахану — может, и разрешит…
— Только побыстрее давай. И проясни: у вас-то что ко мне? Я что, не тому дых прикрыть хотел? Вашему, что ли?
— Большой князь из-за кордона приехал с нашими потолковать. Другим это не в цвет оказалось. Вот тебя и навели.