Приз для принцев
Шрифт:
В глубине комнаты громко стрекотал телеграф. Ординарец, сопровождавший Стеттона, застыл в ожидании, когда генерал оторвется от своих бумаг.
Генерал Нирзанн сидел склонив голову, полностью погруженный в размышления. Это был человек среднего роста, сорока двух-сорока трех лет. Густые брови, прямой, длинный, тонкий нос, под ним топорщились закрученные на берлинский манер темно-каштановые усы.
В его темных, скорее маленьких глазах, когда он поднял их, адресуясь к ординарцу, сквозило нетерпение и раздражение. По его кивку ординарец повернулся и покинул комнату.
— Чем могу помочь? — спросил генерал, пронизывающе глядя на Стеттона.
Молодой человек приблизился к столу:
— Я прошу вас об одолжении, сэр.
— Еще чуть-чуть, и было бы слишком поздно. В чем дело?
От группы беседовавших у окна отделился и подошел к ним один из молодых офицеров. Стеттон, который не понял замечания генерала, но заметил ухмылку на лице офицера, начал торопливо, но по возможности коротко рассказывать о том, как нашел молодую женщину и девушку в женском монастыре. О стычке с солдатами он, однако, не упомянул.
Генерал молча ждал, пока молодой человек закончит рассказ, потом спросил:
— Чего же вы хотите от меня?
— Паспорта, сэр, чтобы покинуть город.
— Кто эти женщины — резиденты?
— Нет, сэр, они были в женском монастыре; одна — француженка, другая, я думаю, полячка. Они хотят уехать в Варшаву.
Какое-то мгновение генерал хранил молчание, опустив глаза на лежавшие перед ним бумаги, потом опять поднял взгляд на Стеттона:
— Знаете, месье, это не ваше дело. У вас было письмо от друзей принца, вам было позволено сопровождать нас, но только при условии, что вы сами ответственны за себя и не станете причинять нам беспокойства. А вы уже несколько раз досаждали мне и досаждаете сейчас.
Кроме того, я не знаю, насколько моя поддержка может вам помочь, — сегодня вечером я покидаю Фазилику.
Вы сказали, что намерены сопровождать женщин в Варшаву. Прошу извинить меня, но я предпочел бы, чтобы вы оставались здесь и досаждали моему преемнику.
— Прошу прощения, сэр… — начал было Стеттон, но генерал прервал его:
— Ладно, сделаю. Будут у вас паспорта. Как их имена?
— Алина Солини и Виви Жанвур, — ответил Стеттон.
Генерал поднял перо и начал писать в блокноте, но Вдруг опустил ручку и сказал:
Нет. Я все же должен увидеть этих женщин и допить их. Это поразительно, Стеттон, от вас больше хлопот, чем от дюжины армий! Можете вы сейчас же привести их сюда?
Молодой человек заколебался, лихорадочно соображая. Алина сказала, что ее враг находится в Фазилике.
Не опасно ли ей появляться на улице в дневное время?
Но паспорта должны быть получены, значит, риска не избежать.
— Да, сэр, я могу привести их.
— Очень хорошо. Так и сделайте. — И генерал вернулся к своим бумагам, давая тем самым знать, что аудиенция окончена.
Выходя из здания, Стеттон встретил знакомого молодого лейтенанта и остановился, чтобы выяснить, почему генерал Нирзанн покидает Фазилику.
— А вы не слышали? — улыбаясь, ответил офицер. — Принц отзывает его в Маризи и ставит старика Норберта на его место. Нирзанна повышают.
«Раз так, — подумал Стеттон, — мы должны получить свои паспорта как можно скорее», — и он заторопился.
Он нашел Алину и Виви, особенно последнюю, в нетерпении и беспокойстве. А когда объяснил, что им необходимо пойти с ним к генералу Нирзанну за паспортами, беспокойство уступило место подлинной тревоге, несмотря на все его заверения, что никакого вреда им не причинят.
— Мне это не нравится, — нахмурясь, сказала Алина. — К тому же, знаете ли… вряд ли безопасно для меня появляться на улицах.
— Но что же нам делать? — спросил Стеттон.
— Паспорта необходимы?
— Обязательны! Все дороги из города охраняются.
— Тогда мы должны использовать это наилучшим образом. Вы хорошо сделали, что вернулись. Виви напугалась. Кто-то топал взад и вперед по передней комнате, будто хотел разнести дом. Где мы? Кто был тот, что ночью спас нас? Я не видела его.
— Он сказал, что русский, — ответил Стеттон. — Кстати, мы должны поблагодарить его, прежде чем уйти.
Я не видел его сегодня утром. Возможно, мы обязаны ему жизнью.
Они приготовились уходить. Виви, много лет проведшая в женском монастыре, цеплялась за руку Алины, очевидно ошеломленная тем, что внезапно попала в самый водоворот жизни. Пока они шли в переднюю часть дома, она продолжала бормотать себе под нос молитву.
Стеттон, который шел впереди, остановился и постучал в дверь комнаты слева. После короткого ожидания до них донесся хриплый голос:
— Войдите.
Стеттон взглянул на Алину. Она кивнула, и все трое вошли внутрь.
Бородатый человек сидел в кресле у окна, держа в руках что-то, что могло быть фотоаппаратом. Увидев женщин, он поднялся и поклонился.
— Мы задержались, чтобы высказать вам свою благодарность и попрощаться, — сообщил Стеттон. — Я уверен, что вы, сэр…
— Ты?! Mon Dieu! [1]
Это воскликнула Алина.
Крик еще стоял в ушах Стеттона, когда он увидел, как лицо мужчины стало мертвенно-белым от внезапных и сильнейших эмоций. И не успел Стеттон сделать какое-нибудь движение, как мужчина бросился мимо него к двери, закрыл ее и сунул ключ в карман.
1
Мой бог! (фр.)
Алина рванулась было к дверям, но затем, поскольку ее опередили, перебежала на другую сторону комнаты и встала за тяжелый стол на безопасном расстоянии; а когда чернобородый, закрыв дверь, повернулся, ему прямо в глаза смотрело дуло револьвера, крепко зажатое в маленькой белой ручке.
Стеттон и Виви стояли в безмолвном изумлении, не в состоянии ни двигаться, ни говорить.
— Стой, где стоишь, Василий! — Это был голос Алины, холодный и твердый. — Если тронешься с места, я выстрелю.