Приз для принцев
Шрифт:
Теперь даже ему стало ясно, что мадемуазель Солини не предполагала и не желала видеть его. Он принял этот факт как данное, но понять ничего не мог. Ведь он, Ричард Стеттон из Нью-Йорка, Ричард Стеттон, который стоит — или скоро будет стоить — десять миллионов долларов, собирался жениться на этой женщине!
Она что, с ума сошла? Алина Солини — никто, без гроша, изгой. — Это ли не абсурд! Да во всей Америке не найдется и десяти девушек, которые не ухватились бы за такой шанс! Положительно она не в себе!
Но в себе она или не в себе, было совершенно ясно, что она не хочет его видеть. Игнорирует. Отказала от дома! Дома, за аренду которого платил именно он! К моменту возвращения в отель Стеттон довел себя до предельной ярости.
Он постарался взять себя в руки и обдумать собственные возможности. Колотить в дверь было бессмысленно. Он надумал подстеречь ее на улице, но потом решил, что это ниже его достоинства. Жаловаться агенту месье Дюро, хозяина дома, было невозможно по той простой причине, что дом был снят на имя Алины.
Он решил, что самое лучшее для него — покинуть Маризи, записав эти расходы — что-то около полумиллиона франков — в счет оплаты жизненного опыта, и забыть мадемуазель Солини раз и навсегда. Он даже вскочил на ноги, поклявшись немедленно упаковать чемоданы, но остановился прежде, чем приступил к этому занятию. Лицо Алины стояло перед ним.
Соблазнительный изгиб губ, белая нежная кожа, дивные глаза, ощущение ее рук на его шее, ее мягкое дыхание на его щеке, сладкие слова любви, которые она шептала ему на ухо. Нет — опять! проклятие! — он не может бросить ее… он не должен! Он сел к столу и написал ей письмо на девяти страницах.
После этого он ждал три дня. Ответа не было. Он послал еще одно, длиннее прежнего — можно с уверенностью сказать, что оно растрогало бы и камень.
Со всей своей самоуверенностью он ожидал ответа и почувствовал страшное разочарование, когда на следующее утро обнаружил, что никакого ответа нет. Тогда он побрел в читальный зал отеля и принялся за газеты. И первое, на что наткнулся его взгляд, был жирный заголовок:
«ПРИНЦ В СРЕДУ СДЕЛАЛ ОБЪЯВЛЕНИЕ о своей помолвке с мадемуазель Алиной Солини.
Это неудивительно, поскольку все общество восхищалось ею и искало ее расположения с момента прибытия прекрасной россиянки в Маризи.
Помолвка одобрена Советом. Свадьба состоится в конце июля».
Стеттон, застыв, пялился на заголовок минут пять, в то время как его лицо постепенно становилось похожим на лицо человека, читающего собственный смертный приговор. Потом машинально, словно в забытьи, он прочел всю статью от начала до конца.
Там было много подробностей о мадемуазель Солини, говорилось о ее происхождении, сообщалась дата рождения и так далее. Предстоящий брак назывался настоящим браком по любви. Свадьба должна была бы состояться в более ранние сроки, но мадемуазель Солини находится в трауре по поводу недавней кончины ее родственника, генерала Пола Нирзанна.
Сообщения с поздравлениями были получены со всех концов Земли. Et cetera, et cetera [8] .
Стеттон поднялся и вышел на улицу. Он был ошеломлен; он не знал ни куда идти, ни что делать. Все-таки сначала он шел быстро, но потом, выругавшись вслух, остановился.
Что проку? Его не допустят.
Появилась другая мысль — он должен явиться к принцу Маризи и рассказать ему всю правду о мадемуазель Солини. Им овладела дикая ярость, он хотел ударить Алину, уничтожить ее. Крупными, стремительными шагами он понесся ко дворцу, но ему не суждено было туда добраться.
8
и так далее, и так далее (лат.)
Потому что он вдруг почувствовал чью-то руку и услышал голос над ухом:
— Хэлло! Что случилось? Ты выглядишь так, будто идешь под дулами тысячи орудий.
Это был Науманн. Стеттон остановился.
— Алина собирается выйти замуж за принца, — выпалил он, словно объявляя о конце света.
— Я это знаю, — сдержанно ответил Науманн. — Об этом говорит весь город. Хорошо, что ты избавишься от нее, приятель. Но будет ли принцу от этого весело!
— Еще как будет, — мрачно пообещал Стеттон. — И ему не придется долго ждать. Я как раз направляюсь во дворец.
Науманн пронзительно взглянул на него:
— Зачем? Что ты собираешься делать?
— Я собираюсь вырыть яму ей самой. Я намерен рассказать о ней принцу все.
Лицо молодого дипломата вдруг стало серьезным, очень серьезным. Схватив Стеттона за руку, он многозначительно сказал:
— Друг мой дорогой, ты этого не сделаешь.
— Нет? Вот увидишь!
— Но это глупость… безумие… самоубийство!
— Не вижу почему. Во всяком случае, я намерен это сделать.
Повисла пауза, два молодых человека обменивались взглядами. Наконец Науманн сказал:
— Стеттон, иногда ты бываешь самым большим ослом, каких я когда-либо видел. Послушай меня минуту! Ты осознаешь, насколько все это серьезно? Ты хоть подумал, что это значит, прийти к принцу и рассказать всю историю жизни женщины, на которой — принц публично объявил об этом — он намерен жениться?
Если ты не представишь доказательств — причем недвусмысленных, неопровержимых и незамедлительно — по каждому слову, которое произнесешь, то через две минуты окажешься в тюрьме.
Решимость в глазах Стеттона уступила место колебанию и сомнению; сила этих слов впечатляла. Он сказал:
— Но что я могу? Тьфу, пропасть, неужели ты не понимаешь — я должен что-то предпринять!
— Давай-ка вернемся ко мне, — сказал Науманн, взяв Стеттона под руку. — Обсудим это дело.
Стеттон неохотно позволил повести себя в обратную сторону. Тут и там им встречались мальчишки-газетчики, выкрикивавшие новости о помолвке принца с мадемуазель Солини, красавицей русской. На углу улицы стояла группа людей, по жестам которых нетрудно было догадаться, что они обсуждают. Везде были видны улыбающиеся и сияющие лица.