Признание маленького черного платья
Шрифт:
Ларкен задался вопросом, что бы леди Дженива подумала, если бы знала, кто он на самом деле.
Джеффри, лорд Ларкен. Сын опального барона Ларкена.
Предателя Ларкена, как кое-кто в «Уайтс» любил называть его отца, подразумевая, что и сын сделан из того же теста.
Нет, пусть лучше леди Дженива считает его бедным родственником, потому что если бы она знала правду, то, вероятно, потребовала бы, чтобы подобную персону без раздумий вышвырнули из священных залов этого дома.
Его внимание снова вернулось к делам насущным, когда герцогиня представила его
– …Минерва, маркиза Стэндон, – произнесла она, задержавшись перед высокой рыжеволосой леди.
Боже мой, только не одна из трех вдовствующих маркиз Стэндон! Каждый мужчина в Лондоне обходил стороной трех леди, каждая из которых вышла замуж за разных наследников Холлиндрейка только для того, чтобы увидеть, как их мужья сходят в могилу, так и не унаследовав заветного титула герцога. Теперь, если верить Темплу, вдовы доставляли Холлиндрейку массу хлопот из-за содержания и различных принадлежащих герцогу домов, которыми они могли пользоваться, ссорясь между собой и со всеми, кто попадался им на пути.
Черные Вдовы, вот как их называли в разных клубах по всему городу.
– Леди Стэндон, – прошептал Ларкен в знак приветствия, а затем намеренно споткнулся о ножку стула, чтобы укрепить иллюзию о неуклюжем викарии.
И это сработало, потому что леди принужденно улыбнулась и немедленно начала выравнивать столовое серебро, лежащее перед ней.
– Теперь осталось только дождаться, когда появится моя сестра, – сказала герцогиня и нетерпеливо выдохнула.
Теперь взгляд Ларкена был прикован к стулу рядом с его собственным. Который пока был свободен.
Мисс Лэнгли.
А вот это и в самом деле загадка. Потому что, хотя Темпл описывал дочь барона Лэнгли как умного и могущественного противника, сам Ларкен увидел только бойкую девицу, которая не может призвать к порядку свою убогую собачонку, не говоря уже об упряжке лошадей, и не умеет твердо и метко целиться из охотничьего ружья. Темпл, должно быть, сошел с ума, если на самом деле думает, что она может стоять за этим дерзким побегом.
– Боюсь, что моя кузина леди Филиппа не присоединится к нам, потому что она остается наверху с нашей тетушкой Араминтой – в последнее время она себя плохо чувствует. Наше путешествие из Лондона ужасно отразилось на бедняжке, но несколько дней в постели должны вернуть ее в хорошую форму.
Ларкен улыбнулся, жалея, что не смог придумать такую же болезнь и укрыться в безопасности в своей комнате. Кроме того, пока все сидят за обедом, он мог бы обыскать дом и покончить с этим безумием.
Но прежде, чем он сумел придумать подходящее к случаю заболевание, вроде гриппа, или даже заявить о внезапной, парализовавшей его подагре, со стороны леди Дженивы раздался возглас изумления. По крайней мере, Ларкен предположил, что это была она, учитывая нравственное возмущение, от которого покраснели щеки леди.
Барон повернулся к двери, и видение, представшее перед его глазами и стоявшее наполовину в тени коридора и наполовину в свете многочисленных свечей столовой, заставило задуматься, не обманывают ли его глаза.
Его ушам, без сомнения, доверять было нельзя, потому что он услышал, как герцогиня Холлиндрейк пробормотала что-то по-русски. И хотя русский язык Ларкен знал не слишком хорошо, но все же смог перевести произнесенные слова.
– Вот дерьмо.
Но, конечно же, герцогиня не стала бы произносить таких слов, как и ее сестра не появилась бы в дверях, словно образ той, как, по его предположениям, будет выглядеть одна из них.
Любовница из Ордена Черной Лилии.
Потому что мисс Талия Лэнгли теперь уже не выглядела сбитой с толку неуклюжей девицей, цеплявшейся за его руку не так давно, а напоминала создание из ночных грез. Очаровательная и опьяняющая одним своим видом, она разожгла его чувства, приведя их в опасное, беспутное настроение, которое едва ли напоминало сдержанные пристрастия деревенского викария.
Ей-богу, поклялся он, да ради такого вида и отшельник выбрался бы из своей пещеры.
Черное бархатное платье ниспадало с ее плеч, облегая каждый изгиб. И даже здесь, в противоположном углу столовой, невозможно было игнорировать глубокий V-образный вырез платья. Ее груди практически вываливались наружу, и когда мисс Лэнгли двинулась вперед, он предположил, что это и произойдет, если бы не был в тот же момент заворожен плавным покачиванием ее бедер.
Так могла бы вышагивать самая дорогая куртизанка, наиболее искусная соблазнительница. Если отбросить в сторону портовое красноречие Доббинса, то его слова могли бы в точности описать мисс Лэнгли.
– Талли, – проговорила герцогиня, торопливо промчавшись мимо него и перехватывая сестру до того, как она успела пройти вглубь комнаты.
– Полагаю, что ты неправильно поняла мои инструкции насчет обеда, – заявила она шепотом, достаточно громким, чтобы его услышали все присутствующие.
Мисс Лэнгли обошла сестру с такой легкостью, словно делала это всю жизнь.
Вероятно, так оно и было, предположил Ларкен, глядя на близнецов и отмечая не поразительное сходство, а их очевидные отличия друг от друга.
О, зеркало могло бы назвать этих двоих почти идентичными – потому что у обеих девушек были одинаковые светлые волосы и стройные фигуры, они даже двигались немного одинаково, но в глазах у мисс Лэнгли горел дразнящий огонек озорства, который, без сомнения, никогда не зажигался в пронзительном взгляде герцогини. Также у мисс Лэнгли не было и ауры властности герцогини – эта манера являлась не просто следствием замужества, но казалась такой же естественной ее чертой, как дыхание.
А прямо сейчас авторитету ее светлости был брошен вызов этим скандальным платьем. Бросив взгляд на леди в черном, Ларкен был готов держать пари на свою лучшую пару дуэльных пистолетов, что Талия Лэнгли намеренно оделась подобным образом, но не мог сказать, по какой причине это произошло. Возможно, платье было предназначено только для того, чтобы досадить сестре.
Разумеется, ему оно тоже досаждало – но по другим причинам.
– Где ты взяла это платье? – спросила герцогиня, следуя за сестрой вдоль длинного стола.