Признания в любви кровью написаны
Шрифт:
Сам себя Ксавье считал хорошим парнем. И всё же он умел притворяться и хранить семейные тайны. Именно поэтому Уэнсдей и находила его подозрительным. Но его пугала мысль, что если она увидит его истинные отношения с семьёй, то отвернётся от него. Легче притворяться нарочито влюблённым недальновидным идиотом и раздражать её этим, нежели мельтешить своими взаимоотношениями с отцом и создавать максимально подозрительный образ. Когда Ксавье не имел никакого отношения к убийствам.
— Я не знаю, ненавидеть ли мне тебя или обожать, — наконец сказал он отцу.
— Оставь эти
— Я тогда побуду оптимистом и понадеюсь, что не умру по окончании этого сотрудничества.
— Тебе бы не умереть раньше его окончания, сын.
— Ты, как всегда, обнадёживаешь, — хмыкнул Ксавье и сбросил вызов — всё же ему не нравилось долго общаться с родителем. И ему не нравилось, что во многом Винсент и Уэнсдей действительно были похожи.
Оказалось, он либо долго созванивался, либо скорые приехали удивительно быстро — он обернулся к выходу из парка, и его ослепили разноцветные огни, из-под света которых выбегали фельдшеры с носилками. Он тотчас, опережая медиков, подоспел к Энид и улыбнулся ей, ещё помня, о чём его попросил Аякс. Игнорировать эту просьбу было бы некрасиво.
— Аякс просил тебе передать, что он прибежит к тебе в больницу при первой же возможности. И ещё, что он тебя любит.
Всхлипнув, подруга подняла на него насколько возможно счастливый и благодарный взор. Наверно, не будь её покрытое грязью и каплями крови лицо пунцовым, с распухшими щеками и налитыми слезами глазами, она бы смотрелась счастливой.
— Передай ему, что я его тоже, — выдавила из себя она, прежде чем Ксавье отступил, освобождая дорогу медикам.
— Передам, — пообещал он и добавил, хотя крик утопал в голосах фельдшеров и симфонии дождя: — Поправляйся поскорее! — и Ксавье отошёл максимально далеко.
Стоять рядом с раненой Энид было почти так же больно, как рядом с умирающей Уэнсдей. Но по другой причине — ведь оборотень пожертвовала собой, спасая его от Тайлера. А Ксавье даже не попробовал выстрелить из лука во врага, чтоб помочь девочке. Смог лишь убежать… это было рациональным решением, но оно шло вразрез с моралью. Хотя за него, быть может, Уэнсдей бы снизошла даже до скупой похвалы. Или же рассудила бы, что они все поступили слишком глупо, и указала бы на каждую ошибку в действиях. Хотя сама пару дней назад совершила опрометчивое и фатальное действие.
Всё началось с её попытки прорваться в дом сектантов и обыскать там всё. Возможно, поступила бы она иначе — и кровавое полнолуние оказалось бы не настолько кровавым. Или, наоборот, ситуация была бы лишь хуже. Ксавье не забыл о видениях сестры, хотя к ним появилось после произошедшего много вопросов.
Он тряхнул промокшей головой и задумался, что делать дальше. Его представления о каждом последующем шаге скрылись за непроглядной пеленой тумана, где куда ни ступи — он не рассеется. Но одно действие, как прилетевший из ниоткуда мяч, пришло в голову. Направиться обратно в Невермор. Или по дороге туда как-то отыскать Тайлера.
Это был единственный субъект, чью виновность доказывать не приходилось.
Не обращая ни на кого и ни на что внимания, он двинулся прочь из парка. Шериф что-то кричал ему вдогонку, но слова, рассеянные ливнем, не долетали до ушей Ксавье. Или ему просто не хотелось их слышать. Возможно, отец Тайлера предлагал ему поехать на машине… но подсознание требовало пойти пешком. Разум понимал, насколько это опрометчиво и глупо, но он уже в любом случае промок до нитки и до посинения замёрз.
Он шёл, оглядываясь, но на улицах всё было глухо. Даже свет в окнах жителей померк, только некоторые продолжали бодрствовать. Счастливые люди. Для них это самое обычное кровавое полнолуние, а не ночной кошмар наяву, где страшные потрясения, как жестокие шутники, выпрыгивали из каждого угла.
Город сменился лесом, и Ксавье достал фонарик, освещая себе тропу, что больше стала похожа на мелководный ручей. На деревьях или где-либо не наблюдалось никаких следов пронёсшегося хайда — ни единой поломанной ветки или следа когтей, уродующих кору. На следы на земле Ксавье не надеялся — то, как легко дождь их смывает, он уяснил навеки.
Ему никто не звонил и не писал, пока он шёл. Это навевало странные мысли — одновременно и облегчение, и нарастание страха. За его путь могло произойти что угодно. От чего-то хорошего — хотя в том, что это возможно, терзали серьёзные сомнения, — до чьей-то новой ужасной смерти. Но сам Ксавье не стал никому звонить. Боялся вновь услышать многозначительные гудки, как с телефоном Уэнсдей, который оставили Вещи.
Он зашёл на территорию Невермора, продолжая оглядываться. Дождь к тому моменту поутих. Ливень обратился мерзкой моросью: она шаловливо окропляла участки кожи, стоило им слегка подсохнуть.
Тихо в академии не было — из общежитий доносился гам студентов, иногда мимо проходили полицейские, и все бросали на него подозрительные взгляды. Но почему-то не подходили допрашивать о том, кто он и откуда. Хотя почти все лица были незнакомы… стараясь об этом не задумываться, он спихнул их доверчивое отношение на свой внешний вид. Вероятно, сейчас у него сходств с мертвецом было больше, чем у настоящего умершего.
Но когда он дошёл до двора, где уже привычно толпились десятки студентов, он понял, чего совсем не интересовал полицейских. У них было дело поважнее — патрулировать все выходы из школы.
Ведь на месте, где всегда появлялись трупы, сидел в человеческом теле Тайлер. К сожалению, он был жив. Не совсем: на его голом теле, укрытом только чьей-то накинутой на плечи старой курткой, красовалась сплошь исполосованная глубокими ранами кожа. Правая же рука и вовсе держалась чудом — кость поломалась во многих местах, и её обломки выглядывали из-под обрывков кожи и шматов мяса. Именно они как-то продолжали удерживать руку. Удивительно, как при таком количестве ран Тайлер ещё не лежал мёртвый.